ЛЕГКАЯ УЛЫБКА, ПОДОБНАЯ НАДЕЖДЕ - 16 Августа 2012 - Юзовка-Сталино-Донецк: страницы еврейской истории

Приветствую Вас, Гость

Главная » 2012 » Август » 16 » ЛЕГКАЯ УЛЫБКА, ПОДОБНАЯ НАДЕЖДЕ

20:51 ЛЕГКАЯ УЛЫБКА, ПОДОБНАЯ НАДЕЖДЕ
Снова листаем страницы воспоминаний Семена Талейсника. На этот раз о военном детстве. …Точно помню, как детвора из дворовой команды, постоянно игравшая в войну, услышав известие о том, что немецкие самолёты бомбили Киев и что началась война, на мгновение застыла, осадив своих коней-палочек. Но спустя мгновенье, с криками: «Ура, война!» – погнала дальше. Толстая пожилая еврейка, соседка из подвальной квартиры по улице Котовского в центре Винницы, грубо прикрикнула на них, и все вдруг услышали из её уст тревожные и укоряющие слова, что они ведут себя как «мишугаим», т.е. сумасшедшие, ибо не ведают, что творят, что произносят… Меня с мамой отец отправил в наскоро переоборудованном фургоне для перевозки хлеба, вместе с родственниками остальных сотрудников конторы, где он служил, подальше от войны, в направлении Днепропетровска и Донбасса – там жили наши родные. На дорогах Украины, по которым пробиралась наша машина, уже торжествовал беспредел: в городках и сёлах пьяные и трезвые мужики и бабы грабили магазины, сельмаги и лавки, запасаясь всем, что можно было урвать, чем поживиться и добавить к своему не весьма богатому домашнему скарбу. Некоторые не скрывали радости, ожидая прихода немцев. В Черкассах сбежал наш шофёр, и мы дальше вынуждены были плыть к Днепропетровску на грузовой барже, в трюме которой на нас набросились полчища клопов. Мы так и не поняли, откуда в металлическом трюме столько клопов. Баржа была также оставлена пропавшей неизвестно куда командой. Это обнаружилось вечером под железнодорожным мостом через Днепр, который ночью периодически бомбили. Но нам повезло, и утром мы смогли уйти в город. Опережая отступающие наши части, мы с трудом добрались до Мариуполя, где наши родные, как и многие в городе, почему-то не спешили с эвакуацией. Но мы вовремя перекочевали в Сталино (ныне Донецк), где также жили родственники. Они собирались вместе со своим заводом на Урал. Позже мы узнали, что мой младший двоюродный братик Адик, живший в Мариуполе с мамой Цилей, сестрой моей мамы, и с папой Семеном, главным инженером мариупольского водоканала, были разбужены утром немцами, захватившими этот тупиковый по расположению город внезапно. Там было много евреев, и все они быстро были уничтожены. Позже оттуда просочилась информация, что немцы угощали собранных вместе еврейских детишек отравленными конфетами. Не имея оснований эвакуироваться вместе с заводом за Урал, мы с мамой со станции Ясиноватая двинулись дальше в теплушках, на открытых платформахслучайных поездов, шедших уже почти без расписания. И прибыли, наконец, в западный Казахстан, в город Уральск, где и пробыли все годы эвакуации. За время бегства мы ничего не знали об отце, и только осев на месте, смогли связаться с ним через уральский военкомат. Известие, что он жив, принесло нам радость, но вся наша скорбная дорога и скудная жизнь в эвакуации на долгие годы вытравили у нас понятие о веселье. Слева. Винница. Довоенная дворовая команда. Сеня справа, внизу. Справа: с мамой в день рождения Сени. Винница, 1933 год «Веселящий» довесок хлеба. Норма хлеба для иждивенцев по карточкам во время войны равнялась 400 граммам. Этого было мало для сытой жизни, так как хлеб был основным готовым продуктом питания. В мои обязанности входила ежедневная покупка хлеба в определённом магазине, где я должен был выстоять очередь. Хлеб продавался только на один день, одного сорта, по одной цене и строго по весу. Естественно, весы были не электронные, и вес порции хлеба колебался в зависимости от скорости его укладывания на чаши весов, от силы нажатия на него, от состояния весов, а также быстроты обслуживания покупателей. Ну и, конечно, настроения и порядочности продавщицы. Весы были обычные – две металлические тарелки с набором гирь-разновесов. Не существовало никаких возможностей контроля со стороны покупателя, как в наш технически оснащённый век. А корректировал «правильную» работу весов и продавца довесок. Тот кусочек хлеба, который демонстрировал старание проявить скрупулёзность, точность при взвешивании продукта. Ведь не всегда удавалось продавцу точно отрезать цельный ломоть хлеба. Я научился по выражению лица продавца узнавать, обвешивает ли он тебя или делает свою работу по-честному. Как хотелось видеть только последнее. Тогда и довесок был более желанным. Кроме того, довесок хлеба негласно разрешалось съесть по дороге домой! Как это было вкусно! Какое это было наслаждение и удовольствие кусать, жевать обильно смоченный слюной, пусть не очень качественный хлеб, и глотать его, готовя рот к следующему укусу, если он ещё понадобится. Причём на это разрешение было получено не столько и не только от мамы, сколько от собственного «я». Я сам решал, какой величины довесок можно съесть целиком, а от какого только часть: половинку, четвертинку. Эти мгновения заменяли веселье и улучшали настроение. И как было обидно, когда довеска не получалось. Кто был виноват? Очевидно – продавец. Или судьба, повернувшаяся к тебе в этот день не лучшей своей стороной. Но слава тебе, довесок, ушедший уже давно в область преданий и тяжёлых воспоминаний о годах недоедания и военного лихолетья! С тех пор я не оставляю недоеденные кусочки хлеба, и ни разу за всю последующую мою долгую жизнь не выкинул ни одной корочки – так они мне напоминали тот желанный и вкусный довесок хлеба, которого всегда было мало… Коварная ягода с «послевкусием». Летом детей фронтовиков старались поддержать, отправляя на месяц в пионерские лагеря в окрестностях Уральска. Чёрный паслён, или «вороняжка», или «бздника» – так называлась эта чёрно-фиолетовая ягода с чуть матовым налётом. Походила она на обычную чёрную смородину и в изобилии росла по берегам небольшого притока Урала – речушки Чаган. Мы её поедали пригоршнями, благо её, созревшую, было легко загребать руками, которые тут же чернели, как у трубочистов. Особенно она была вкусной, когда хотелось есть. Вокруг нашего пионерского лагеря «вороняжки» было достаточно, чтобы заесть завтрак, обед или полдник. После ужина в темнотесобирать ягоды становилось невозможно. Да и выходить за пределы лагеря было запрещено, и к тому же страшно. И тогда мы доедали запасы, собранные днём и сложенные в тюбетейки. И тут-то, чаще по ночам, разыгрывались трагикомические картины, напрямую связанные с особен- ностями этой ягоды. Всё начиналось со слышного на расстоянии урчания и бурления в животе. Первым начинал смеяться благополучный пока сосед. Затем кто-то вскакивал и стремглав выбегал из палатки под весёлое улюлюканье пионеров. Но иногда буря разыгрывалась мгновенно, и «сель», а порой и «потоп» извергались из страдальца, ещё лежавшего в постели. Или уже вскочившего на ноги, что ещё трагичнее, так как потоки, сходные с извергающейся по склонам вулкана лавой, стекали по ногам несчастного или постели, и собирались на полу... Помню, как однажды ночью я неожиданно также стал жертвой этой ягоды и пытался выбраться из палатки незамеченным, пока никто ещё не проснулся. Я успел завернуться в синее байковое одеяло и, как привидение, стал красться к выходу, но не успел добраться до спасительных кустов. Одеяло и трусики я долго полоскал на берегу Чагана, но просушить не было возможности, и утром вся палата меня сочувственно поздравляла, принимая в ряды объевшихся «бздникой»! Вот такая это была коварная ягода со слабительным эффектом и странноватым названием... Но вкусная, как и любая другая пища «с голодухи». «Невеселые» харчи. Были ещё ворованные яйца у соседских хозяев, если их куры неслись в дырявом сарае. Вожделенные эти редкие деликатесы прямо просили протянуть руку и легко их достать. И был однажды у нас с мамой пир, когда подобранная в зимней колее замёрзшая курица, уже в форме «цыпленка табака», была ощипана, сварена и съедена без остатка и обсуждения причины её гибели. Не- важно, как это случилось, – то ли под полозьями саней, то ли под колёсами грузовика, или бедняжка умерла своей смертью от холода. Но обед удался на славу, и сытые наши с мамой улыбки освещали отвыкшие уже смеяться лица. Ели мы и «драники» из картофельной шелухи. Ещё выращивали мы с мамой, впервые в её жизни, тыкву на выделенном за городом участке и перевозили самостоятельно «урожай» на телеге, запряженной старой клячей, которую я погонял. А мама шла по кромке высокого берега реки, следя за колеёй и колёсами, чтобы телега не сбилась и не застряла. А из тыквы мама научилась готовить разные блюда, и это было вкусно, но тоже не очень весело. Денежный аттестат капитана, получаемый нами от находящегося на фронте отца, не мог обеспечить нам сытую и весёлую жизнь, а у мамы был тяжёлый диабет и к тому же плохой почерк, отчего её и уволили из канцелярии пехотного училища. А я уже начал плести корзины из ивовых прутьев в бригаде самодеятельных артельщиков. Но производство их так и не заладилось. Временная сезонная работа по выращиванию помидоров на бахче, когда про нас, пацанов, просто на очередную неделю забывали, запомнилась отсутствием хлеба и другой еды. Мы ели красные помидоры утром, днём и вечером, окрасив все наши выделения в этот же кумачовый цвет. Там, вдали от цивилизации, меня пытались идентифицировать как еврея, но не смогли, так как мой отец, когда я родился, был большевиком. Всё к одному… Солдаты и жертвы. Наши «младшие офицеры» из дворовой команды – Миша и Виля – погибли среди тысяч евреев Винничины в Катастрофе и были погребены в братской могиле: свалке мёртвых и полуживых евреев на стадионе города Винницы. А наш «начальник штаба» команды, толстенький украинский мальчик Толя, провёл годы оккупации в селе у своей няни. Мой любимый дядя Митя, самый молодой из семи братьев и сестёр моей мамы, был призван из Чкалова (Оренбурга), куда успел эвакуироваться с семьёй её старшего брата, и через несколько месяцев погиб вместе со всей ротой автоматчиков. Не вернулся из воздушного боя двоюродный брат моей жены – девятнадцатилетний Лёня, недавний выпускник лётного училища в Армавире. Повезло моему отцу и моему тестю, прослужившим во фронтовых госпиталях всю войну и оставшимся в живых. Сверху. 1944 год, эвакуация, Уральск. Внизу, слева. Послевоенная одежда. Переделанные френч, галифе, шинель и сапоги по росту. В центре. Капитан Л. М. Талейсник. Справа. Послевоенное фото. 1945 год. Отцовский ремень. С.Талейсник http://www.lost-childhood.com/shkola-vizhivaniya/semen-taleysnik.html
1 2 3 4 5 Нравится Категория: Горькие дни войны \| Просмотров: 978 \| Добавил: Liza \| Теги: Семен Талейсник, эвакуация, Великая Отечественная Война \| Рейтинг: 0.0/0

Всего комментариев: 0