Было еще такое, работала я в огородной бригаде, там было человек 15, молодые женщины, у кого дети, и женщины лет примерно 60-ти. И вот одна женщина, когда мы сидели, отдыхали, при всех говорит, Олька, я тебя знаю и твоего отца, он в артели шил шапки. Ее звали Дуся Пауска. Я ей говорю: "Вы ошибаетесь, мой папа никогда не шил шапки, он работал на заводе!". Она и говорит, ты - еврейка. И в это время ей женщины сказали: "Замолчи, у тебя у самой дети, и никому это не говори, а особенно, брату!". А этот брат и был полицай, который смотрел мои метрики. Сама конечно я переволновалась, но Лиле и слова не рассказала. Я много кое-чего скрывала от нее. А эта Дуська и правда была из Донецка, но больше ничего плохого от нее я не слышала, она боялась этих женщин.

Потом я не помню, почему, я пошла жить к женщине звали ее Ганна. У нее было двое детей, муж на войне. А Лиля жила у другой, у нее при ней был муж и дети. И вот к вечеру слышим, как птичка в окно своим клювом застучит, хозяйка говорит, ой, это не к добру, а утром меня вызывают в полицию и сказали, неси свою метрику, а я им говорю: "У меня нет метрик, наверно Горпына их выкинула", - я-то их порвала. Меня посмотрел врач и говорит, годная, поедешь в Германию. Я правда была здоровая, сильная, а Лиля была слабенькая, да ее еще мучили чиряки: один проходит - другой появляется. И Германию с нашего хутора брали человек 10, даже голова колхоза отправил своего единственного сына. Так начальство его заставило дать людям пример. Не могу передать, как мы с Лилей расставались, как мы вдвоем не плакали, а рыдали. Было много народа, которые провожали своих дочерей, сыновей, но никто так не рыдал, как мы. И повезли нас в город Никополь. Там большая река Днепр, где потом были сильные бои. 

А пока этот город весь в садах, повезли нас на двух бричках (телеги). Остановились где-то в большом саду и спали на этих телегах. Охранял нас один полицейский, я не спала и думала, как мне удрать. И глубокой ночью я встала, по-| лицейский говорит, куда ты, я говорю, что закрутило в животе, а сама отошла и бежать с этого места подальше, дальше.   Потом рано утром встретила женщину, она меня спрашивает, что я ищу. Говорю ей, я из дальней деревни поссорилась с родными, и сейчас бы хотела найти работ, и немного  там пожить. Она говорит, у меня далеко за городом живет моя сестра с мужем и ребенком маленьким, они живут в маленьком флигеле и строят там же дом, им нужна такая девочка. Повела меня далеко через какую-то балку. Там много людей строились. Мне было у этих людей хорошо, и прожила я там месяцев 6 или больше. Думаю, как же мне сказать моей сестре, что я никуда не уехала. Я этим людям сказала, что хочу пойти к моим родным, так как наверно, они волнуются. Я шла один день, ночь (я ничего не боялась ночью) и еще один день, а ночью я и сестра встретились. Я очень боялась, чтобы меня увидели.Но моя хозяйка сказала, что никто не знает, что ты удрала. Думают, что ты в Германии и говорит, я все разведаю, можешь ты появиться или нет. 

Я осталась, ни один человек у меня не спросил, почему я не уехала. Ни этот голова (председатель колхоза), а его-таки сын уехал, и о его судьбе я ничего не знаю. Я начала работать, Лиля была счастлива. Потом через месяцев 6 опять берут в Германию и меня опять забирают, опять две телеги, опять проводы, едем той же дорогой с полицаем (я Лиле говорю, не плачь, не волнуйся я все равно удеру, мы будем вместе). Второй раз я не помню, как удрала в городе Никополе. 

Но помню, большой был свинарник, его обслуживала женщина красивая, статная, рослая я ее вижу и сейчас перед своими глазами, был у нее сын примерно моих лет. Она меня приютила, а рядом был большой колхозный виноградник. Знаю, что она дружила с мужчиной, который руководил этим хозяйством. Я хорошо вышивала ей красивые косынки, кофты. Потом она меня повела к каким-то богатым людям, у них был большой сад с фруктовыми деревьями, большой красивый дом. Я им вышивала: косынки, кофты, сарафаны, наволочки. Ела вместе с ними, муж, жена и дочь такая, как я. 

Помню, еды было полно все вкусное,  много  мясо  в  особенности  баранина.  Не помню, сколько я у них жила, 2 или 3 месяца, потом опять пошла жить к этой свинарке. Не помню, как звали ее и ее сына, они ко мне относились очень хорошо, я им тоже в работе помогала. И опять я надумала идти, увидеть мою сестру. Я так же шла, как и в первый раз. Ночью я пришла, повидались с Лилей. 

Хозяйка говорит, уходи быстрей, знают, что ты удрала и наверно через час ночью я ушла и сказала, не плачь, мы обязательно будем вместе. Когда-то эта война закончится. Опять я пошла к этой свинарной женщине, и жила у нее пока немцы не начали отступать, удирать. Думаю, надо и мне идти в нашу деревню, как меня хозяйка - свинарка не удерживала, пошла. 

Думаю, что меня Бог берег, я так мечтала увидеться с моей сестрой. Я шла так же, опишу немного дорогу, идет широкая дорога, а по бокам с обеих сторон большие деревья и кустарники не проходимые и никаких зверюшек я не боялась, я боялась только людей, боялась повстречать немцев, я от них пряталась, как могла, и не знаю, как они меня заметили, ехали на мотоцикле с люлькой человека 3, возле меня остановились, направили на меня пистолет, кричат, Никополь,     я  поняла и рукой  показала.  Один другого спрашивает по-немецки, убить ее? Он сказал, нет и они быстро уехали. Потом я залегла далеко от дороги в кусты и ждала ночи.

Так я дошла живая до своего хутора. А там полно немцев, убегают отрядами. По дороге, где стоят хаты, крыши покрытые соломой и поджигают через дом, подбегали и зажигалкой подпаливали (это было на моих глазах). Так моей Ганны сгорел дом и все что в нем было. Мы тушили, брали воду с колодца, но ничего не помогало. Ганну и ее детей приютили какие-то родственники. 

Так немцы удрали, а наши освободили наш хутор. Всех мужчин, а было их много, брали на передовую в штрафной батальон. Военные еще долго стояли в нашем хуторе. Я точно помню, что это была передовая, и я временно жила у жены старого председателя - головы, его сразу забрали на передовую и он погиб, а так же много приходило похоронок, нас бомбили почти каждый день. Были сильные дожди, грязь непроходимая, дом ,где я жила, был первый, от дома примерно через 10, 20 метров упала бомба, но в грязи не разорвалась. А в квартире нашей лежал раненный командир батальона, он с кровати схватил меня за юбку и кричал: "Ложись на пол!". 

У нас выбило все окна с лутками, дверь выскочила, повредило всю крышу. Но бомба не разорвалась, комбата больного ранило, на него летели стекла и какие-то камни. Напротив, через речку жила Лиля она кричала- плакала: "Мою сестру убило!", так ей люди сказали. Была у хозяйки корова, кормить ее было нечем, я ходила в поле, где росла кукуруза, срезала под корень высокие ростки, связывала и несла на себе, а пули свистели, было очень страшно.

Я пишу чистую правду, мне 87-й год. Я очень больна. Я клянусь своим здоровьем, чтобы мне Бог дал здоровье, как это чистая правда.