Начало

Гол в ворота сталинских властей

Если от Первого гастронома идти вниз... Собственно, какого Первого?! Его нет уже лет двадцать. И, тем не менее: если от этого здания, что на пересечении 25-летия РККА и Артема, спускаться в сторону парка Щербакова, с правой стороны вы не сможете не обратить внимания на дом довоенной постройки. О нем и речь. Дом мрачный, точнее, сумрачный. Скольких людей в 37-м отсюда увозили безвозвратно! Сколько его жителей не вернулось с войны! Да и тех его первых жильцов, кто уцелел, их уже остались единицы...

На фото: Иван Дмитриевич Папанин

В тридцатые в этом же доме, вот как матрешка, был дом в доме. То есть, здесь располагался Дом приезжих. Гостиниц в Сталино было крайне мало, а желающих побывать в городе, который всячески, выражаясь современным языком, раскручивался, было предостаточно. Писатели, артисты, режиссеры... Они сюда валили косяком. Ну, понятно, чтоб «восславить труд Донбасса». Слово Михаилу Гранбергу: «Это случилось в 37-м, когда отца еще не репрессировали. Мы жили в шестом доме облисполкома, он был только что построен. И прилегающая территория — это колдобины, ямы с известью, строительный мусор. Поэтому мы, мальчишки, в футбол играли возле дома № 4. В качестве мяча... Впрочем, о качестве говорить здесь неуместно вообще... В общем, нашим мячом был чулок, набитый тряпками. И вдруг открывается дверь, и выходят папанинцы, те самые, которые... Папанин, Кренкель, Ширшов, Федоров (исследователи Арктики, дрейфовавшие на льдине девять месяцев от Северного полюса до Гренландии — ред.). Значит, выходит вся эта четверка на крыльцо, и Папанин, обращаясь к нам, своим голосом низким: «Что вы, ребята, здесь делаете?» Отвечаем: «Гоняем в футбол». — «А что это у вас за футбол такой?» — «Вот, — отвечаем, — гоняем то, что есть». А он Герой Советского Союза, пока одиножды, спустя три года станет Героем уже дважды, он растревожился: «И это мяч?! — покачал головой укоризненно, — и вот это вот спортивная площадка?!»  Распорядился, чтобы на место прибыл кто-то из городских властей. Представить власти вскоре прибыл. Папанин напустился: «Это что это, выходит, извиняюсь?! Значит, так...» Тот угодливо: «Слушаюсь, Иван Дмитрич! Прямо завтра, Иван Дмитрич!» Папанин нам, мальчишкам: «Значит, так. Я думаю, что вам теперь наладят». И действительно: прямо на следующее утро сюда прибыла строительная техника, идеальная спортплощадка появлялась на наших глазах, а еще нам привезли два настоящих мяча. Поторопились! Больше здесь Папанин не бывал»...

И числом, и уменьем

В тридцатые годы прошлого века в Донецке, точнее, в Сталино, было как минимум двадцать четыре школы. Этот вывод можно сделать из того, что в здании, где сейчас на бульваре Пушкина располагается общеобразовательная средняя школа № 1, тогда, до войны, находилась школа № 24. Михаил Гранберг: «Эта школа была какая-то удивительная. Большинство составляли евреи. А в нашем классе так вообще… Гутин, Злобинский, Изя Кантерман, Вилька Альтман… Мильгром, он стал полковником, доктором химических наук. Дальше — Петя Хасин, который сейчас в Израиле, старший брат Иосифа Зиновьевича. Дальше — знаменитый Илья Зверев, писатель и очеркист, который на самом деле никакой не Зверев, не Илья, а Изольд Юдович Замдберг, мой приятель. Учителя. Кто мог у нас вести русский язык и литературу? Лурье! Был у нас такой Душан Львович, который любил повторять: «Когда вы себя ведете хорошо — я душа, а когда ведете плохо — то я лев». Конечно, юмор Душана был незатейливым, но мы, пацаны, принимали его на ура. С другой стороны — тогда нам нужно было и немного. А нашим классным руководителем был математик Моисей Яковлевич Файнвейц. Лет десять-пятнадцать назад прохожу я по тому же бульвару Пушкина мимо школы и вижу — Г-споди, на лавочке сидит он, Моисей Яковлевич. Когда, до войны, он у нас преподавал, нам казалось, ему и тогда уже было дай Б-же. Выходило, ему, как минимум, уже за девяносто. И я не подошел, я смалодушничал. А вдруг не он? Не хотелось мне разочаровываться»...

Как Волобуев стал Героем

«Там, где я жил в Каракалпакии, а это Муйнак Муйнакского района, — вспоминает Михаил Моисеевич Гранберг, — проживало немало уральских казаков, когда-то Екатерина сослала их сюда за бунты. Помню, был я в компании потомков тех казаков. Тут некий мужичок, находящийся рядом со мной, тихонько, незаметно для других, меня подтолкнул и, указав на одного: «Видишь, сидит? — я кивнул. — Так это, между прочим, Волобуев». Честно, я подумал: ну а мне что? А мужичок меня не оставляет, всё подзуживает: «Так он Герой Советского Союза, единственный в нашем поселке. Спросил бы, за что ему дали Героя». Я, ничего не подозревающий, повелся и с этим вопросом сунулся к тому. Волобуев глянул исподлобья и, мне даже показалось, что затравленно, а потом махнул рукой и рассмеялся: «Вот, уже успели разболтать!» И смущаясь, рассказал свою историю: шла битва, и часть, где он служил, расколошматила немецкую дивизию. Время было не простое, шла война, а воевали едва ли не впроголодь. Ну и солдаты бросились по трупам, чтоб разжиться, всех уже обшарили. Кто курево нашел, а кто жратву. Брали всё: сапоги, хоть и немецкие, одежду...

Среди трупов бродил и Волобуев. Вот заметил какую-то тряпку. Рукой пощупал: о, да это вещь! «Само то, — отметил про себя, — сгодится на портянки». Спустился с тряпкой в свой окоп, стал кумекать, как ее разрезать. Начал поперек и так увлекся, что не заметил, как над ним склонился генерал. Сверху посыпалась земля. Волобуев поднял глаза и испугался: генерал, нависший над окопом, выпучил глаза и, кажется, лишился дара речи. Что-то силился сказать — не получалось, а потом как гаркнет: «Идиот!» Тряпка в руках Волобуева оказалась знаменем той самой фашисткой дивизии, которую они раздолбали. А по законам войны дивизия считается разгромленной только тогда, когда захвачено их дивизионное знамя. Короче, знамя до портянок не дошло, тот генерал получил орден Ленина, а ему, Волобуеву, дали Героя»…

(Продолжение следует)

Вячеслав Верховский