У МЕНЯ НЕ БЫЛО НИ ДЕТСТВА, НИ ЮНОСТИ - 28 Июля 2013 - Юзовка-Сталино-Донецк: страницы еврейской истории

Приветствую Вас, Гость

Главная » 2013 » Июль » 28 » У МЕНЯ НЕ БЫЛО НИ ДЕТСТВА, НИ ЮНОСТИ

18:33 У МЕНЯ НЕ БЫЛО НИ ДЕТСТВА, НИ ЮНОСТИ
Мой отец ушел добровольцем на фронт на второй день войны. С мамой, кроме меня, остались десятимесячный братишка и бабушка-инвалид после перенесенного инсульта. Когда начались бомбежки, мы вынуждены были оставить благоустроенную квартиру и искать помощи у родственников. Все мамины попытки эвакуироваться оказались тщетными. На заколоченной двери конторы коллегии адвокатов, где работал отец, висела табличка с надписью: «Все ушли на фронт». Мама металась от одного учреждения к другому, но всюду встречала отказ. Немцы были уже совсем близко, когда на нанятой телеге мы попытались скрыться в соседнем селе. Однако телега сломалась, и, бросив все имущество, мы вернулись. Бой шел уже на окраине Донецка, когда нам все же удалось выехать в кузове переполненного грузовика. Он был последним, вырвавшимся из огненного кольца. На эвакуационном пункте в городе Ворошиловграде у нас украли все, что разрешено было взять с собой: маленький рюкзак с семейными ценностями и деньгами. С этого момента начался голод. Мы остались живы лишь милостью спутников, деливших с нами скудный рацион. Путь в тыл был очень трудным и долгим. Ехали на нарах товарных вагонов без света, туалетов и воды. Спали покатом, не раздеваясь, очень досаждали вши. Эшелон делал санитарные остановки в безлюдных местах, и на одной из них нас на бреющем полете обстреляли два немецких самолета. Помню, как я, обезумев от страха, вжималась в землю, а пули свистели совсем рядом. Мы бежали к эшелону, а он очень медленно двигался. Была жуткая паника, и маме удалось сесть лишь в последний вагон, а я впервые в жизни почувствовала себя сиротой. Это был первый сильный стресс. Наконец, измученные, грязные и голодные, мы нашли приют в таджикском высокогорном поселке Сулюкта. Вместе с тремя семьями беженцев нас поселили в пустой комнате с земляным полом, в одном из углов. Там мы и прожили около года. Спали на полу, согревая друг друга своими телами. Постелью служили выброшенные кем-то старые вещи, из них же мама мастерила одежду и обувь. Мылись в горном ручье, используя глину вместо мыла. От вшей избавлялись вместе с волосами. Мы ничего не знали об отце, а без офицерского аттестата маме не удалось получить работу. Один-два раза в неделю ей разрешали мыть посуду в офицерской столовой за три порции супа с макаронами. Результатом поиска съедобных растений в окрестностях поселка была лишь горстка мелких клубней дикого картофеля. Основным продуктом нашего питания стал хлопковый жмых, не пригодный даже в корм скоту. Маслобойни во множестве выбрасывали его на улицу. Помню свой огромный вздутый живот и голову брата, на которой я пальцем выдавливала ямки и наблюдала, как они выравниваются. Других развлечений у меня не было. Поиски выживания привели нас в Ферганскую долину, где было теплее, чем в горах, а обилие дикорастущих фруктовых деревьев сулило «сладкую жизнь», которая впоследствии оказалась достаточно опасной. На станции Пролетарской, где мы поселились, свирепствовала малярия, во множестве водились скорпионы и фаланги. Мне довелось пережить и малярию, и укус скорпиона, к счастью, очень маленького. Однажды мы стали свидетелями землетрясения, унесшего всю соседнюю улицу: она провалилась под землю вместе с жителями. Мы поселились в глиняной кибитке с маленькой печуркой внутри. Тепло добывалось дорогой ценой: сбором рассыпанного вдоль железнодорожных путей угля, за что местная власть грозила расстрелом на месте. В холодный сезон я жила в постоянном страхе за маму, ходившую ночами добывать топливо. Реки слез проливала я до ее возвращения. Боязнь сиротства воплотилась в реальность (мне исполнилось тогда пять лет). Наша соседка попросила маму обменять на продукты чулки, полученные ею на фабрике в качестве зарплаты. Ранним утром мама ушла в соседнее селение и должна была к вечеру вернуться. Но там блюстители порядка заподозрили ее в краже чулок и без суда и следствия посадили в тюрьму. В течение трех месяцев мы пребывали в полном неведении и считали маму погибшей. Все заботы о бабушке и братике легли на меня. Мама вернулась, когда я уже свыклась с мыслью, что я – сирота. Летом 1943 года мы получили, наконец, письмо и офицерский аттестат от отца. Он разыскал нас через Международный Красный крест, и только тогда мы смогли расстаться с хлопковым жмыхом. В сентябре наш город был освобожден от фашистов, и отец прислал за нами своего ординарца. Радость возвращения омрачило происшествие при пересадке в Москве: я потерялась в огромной толпе на перроне вокзала. Нашли меня в радиоузле в состоянии психологического шока, сопровождавшегося длительной потерей памяти. Жизнь в освобожденном городе тоже была не из легких. Война разрушила все городские коммуникации. Не было электричества, газа, горячей воды, не работали телефоны и центральное отопление. Наш дом сгорел, все имущество было потеряно. Мы поселились в маленькой двухкомнатной квартире, обставленной старой мебелью с гарнизонного склада. В тесноте и бедности прожито было тридцать лет. Голод закончился лишь в 1947 году, после отмены карточной системы. Отец, прошедший всю войну в передовых частях, вернулся после победы тяжело больным и умер в день своего пятидесятилетия. После его смерти мама перенесла одну за другой три операции. Я в девятнадцать лет стала главой семьи. У меня не было детства, не было и юности. Ни одного дня не помню себя здоровой. То, что было разрушено войной и голодом, оказалось невозможно восстановить. В 1944 году мой организм не устоял перед туберкулезом, всю жизнь сражаюсь с хроническим заболеванием органов пищеварения и почек. Ни одного дня не спала без снотворного, годами принимала седативные препараты; с 38-летнего возраста – тяжелый гипертоник. Благодаря своей профессии врача сражаюсь с болезнями, как могу, собственными силами и надеюсь достойно и в здравом уме пройти жизненный путь до конца. Война лишила меня детства, опалила юные годы и эхом пронеслась через всю жизнь. Отдаю себе отчет в том, что пережитое мною не идет ни в какое сравнение с ужасами гетто и концлагерей, и преклоняю колени перед теми, кто сегодня являет собою живое свидетельство мужественного противостояния зверствам фашизма. Однако хочу, чтобы люди узнали, что те, кого миновала эта горькая чаша, тоже в достаточной мере пострадали, и по выходе из детского возраста строили свою жизнь на фундаменте со многими физическими и психическими травмами, унаследованными от войны. Любовь Тарнопольская Родилась 28 августа 1937 года в Донецке (Украина). Врач, репатриировалась в Израиль, живет в Ашдоде Материал опубликован на сайте http://www.lost-childhood.com
1 2 3 4 5 Нравится Категория: Горькие дни войны \| Просмотров: 659 \| Добавил: Liza \| Рейтинг: 0.0/0

Всего комментариев: 0