Уже много позже семью покидает Зиновий.

         – «Дан приказ ему  (Беньямину) на запад, мне – в другую сторону»?  Он «выехал в Палестину»? – сын  Меера  Григорий Аронович  усмехается. – Где вы это взяли?!  Он «выехал»! Из  «Краткой еврейской энциклопедии»?  Замечательно!  Если бегство можно назвать выездом, тогда энциклопедия права. На самом деле всё было не так. Да и в Палестину он попал не сразу.

         В Союзе дядя жил на нелегальном положении. В середине двадцатых, когда за сионистов власти взялись основательно, а он был убеждённым сионистом, Залман  Аронович  заметался. Он  менял города, как перчатки, за ним шли по пятам.

         Киев, Ленинград… Наверняка ещё города, о которых я уже не помню, а спросить здесь больше не у кого: из всей родни в Донецке – мы одни. Короче, за ним была настоящая охота. Он менял квартиры, он путал следы, он хотел жить.

         И когда, двадцатишестилетний, он понял, что или сейчас или в живых его уже не будет, он решил, да, формально «выехать», но как? 

         Через  границу его перевозили в стоге сена. Пограничный контроль особого шанса ему не оставлял: пограничники в разных направлениях прокалывали этот стог штыками. И раз его задели. От страшной боли  в ноге  Залман  чуть не крикнул. Слава Б-гу, чуть – потому  что  его  голос  мог  бы  оборвать его жизнь если не сейчас же, то очень скоро.

         Смешные вещи пишет ваша энциклопедия. И в Палестину он попал не сразу. Это я вам точно говорю. Его ещё по странам помотало. А в Англии  он, как представитель сионистской организации, даже  был  на  похоронах  короля  Георга.

         – Гриша, а ты не путаешь? – вмешивается его супруга  Майя  Исаевна.

         – С чего мне путать, если об этом, в Сталино, он написал сам!  Своей маме, а моей бабушке. До войны, в тридцатые годы, она получила от Зямы единственное письмо. Напишите и о ней, о нашей бабушке!  У  неё был светлый ум. Дожив до девяносто двух лет, она  ещё читала газеты и ходила в кинотеатр. Как она за Зямой тосковала! Но  это и понятно. Они же больше так никогда и не увиделись. Кстати, напишите и это: нос по ветру бабушка не держала, хотя знала: иные времена – иные песни, детям уже ничего не навязывала, а сама с отчаянной твёрдостью соблюдала: и субботу, и кашрут как только можно…

       Вот она, фотография Зямы из того единственного письма! Когда-то она была подписана Зяминой рукой. К счастью, фотографию не уничтожили, а вот подпись… Времена были страшные, а зачем же дома лишняя улика?  И текст  пришлось убрать.

         От бабушки фотография перешла к Зяминой сестре Вере, когда её не стало – к моему отцу. А перед смертью он вручил её мне.

         К разговору с  Григорием  Мееровичем  я ещё вернусь. Теперь же самое время вспомнить ещё об одной встрече – по моей просьбе буквально на следующий день – с его дочерью. И о той самой фотографии.

         Не так давно Ирина Григорьевна вернулась из Израиля, где ей удалось разыскать свою тётку, дочь  Залмана  Арана: «Мы связались с ней по телефону. Она сама приехала за нами. И привезла фотографию отца. Я вытащила нашу. Хорошо, что захватила из Донецка. Ту самую. И представляете, они совпали. Мы расплакались».

         Авива, дочь Залмана  Арана, живёт в Нес-Ционе. Рассказывала об отце. Он был фанатически предан идее. Жил ради Израиля. «Я была удивлена, – продолжает Ирина, – у моего двоюродного деда Залмана даже не было своей квартиры (У него был свой Израиль, – заметил я). О личном благополучии он не думал никогда».

         И тут же мне вспомнились современные политики, погрязшие в воровстве, прохвосты и жульё. По-моему, о личном благополучии только и думающие. Вот так и живём…

         Теперь самое время раскрыть первый том Еврейской энциклопедии и, зная наверняка, что в нём содержатся неточности, и всё же – прочитать, кем же стал мальчик  Зиновий  Аронович, родившийся с нами по соседству на рубеже позапрошлого и прошлого веков:

         Как  говорится, знай наших!

         «Он написал книгу, правда, на иврите, – говорит Ирина, – где на первых же страницах – и Юзовка, и третья линия… А потом об Израиле, и очень много – о Голде Меир. Они дружили семьями. В книге – их общие фотографии. Именем  Залмана  Арана в  Израиле названы улицы и улицы, оно присвоено одной из крупнейших библиотек»…

         И вновь возвращаюсь к беседе с  Григорием  Мееровичем:

         – Я уже говорил, что до второй мировой войны от него было всего одно письмо. А приехать самому? Да вы что! Они бы (органы – В.С.) его убили! И даже потом, когда появился Израиль, посол СССР в Израиле, кажется, Бодров, предложил: «А поезжайте на родину, в Сталино», – Залман, конечно, поблагодарил, но решительно отказался: «Туда мне дорога заказана».  Нет, в тот момент, он как раз боялся уже не за себя. Он не хотел навлекать беду на братьев. Вы же представляете, что они (органы – В.С.) тогда из себя представляли?!  Ага, вспомнил, я вам говорил про Соломона, одного из папиных братьев, так у его жены был тоже брат, Юзовку он покинул ещё до революции. Кажется, Фрумкин. Точно, Фрумкин! Так вот, в Израиле он стал миллионером. И естественно, что сюда  в  Юзовку  без иронии  бедным  родственникам оттуда слал посылки. Зяма вкладывал  туда  приветы  и от себя. Но никогда, слышите, никогда не  подписывал  своей  фамилией. Опять-таки  он  нас  предохранял.

         И  вот однажды…

         Он забыл, где мы живём.

         Майя, ты не помнишь, когда это было?  Вот, не помнит. Но не важно, когда это было. Важно, что. Жили мы на одиннадцатой, а Соломон, брат Залмана, на десятой. Кстати, он был уполномоченным с того света, мы его так назвали. Кем?  Да на Мушкетовском кладбище над покойниками он соблюдал еврейский ритуал. И вот в перевозбужденном  состоянии  к  нам  прибегает Соломон. И:

         – Где Меер? – папу звали  Меер Маркович. А мама:

         – Что случилось, Соломон?

         – Ой, не спрашивай!

         – Тогда ответь, зачем ты прибежал?!

         И в страшном волнении Соломон рассказал:

         – Сюда! В Донецк! Из Москвы! – короче, по просьбе Зиновия прибыл консул израильского посольства. Он пришёл в молитвенный дом возле девятой школы и во всеуслышанье: «Где здесь Аронович?  Я привёз ему привет оттуда». Ну тут мы все перепугались. А консул: «Я хочу встретиться со всеми братьями, чтоб потом рассказать, как и что. Давайте  собираться».

         Но братья решили не идти.

         Я:

         – Подумали, что за ними следят?

         – Так не надо было думать, оно же так и было! Вокруг стояли КГБисты, смотрели, это с кем же консул говорит. А он таки говорил!

         Из братьев никто не пришёл, но жена Давида, одного из них, оказалась самой смелой. Потом, конечно, братьев тягали в органы. А что они, они же ничего не знали…

         – Как вы узнали о смерти  Залмана  Арана?

         – О его смерти?  Хорошо. Мы сидели и слушали по приёмнику. И в это время передают. Мой папа услышал… Какая реакция? Ну что за вопрос! Самое страшное – хоронить своих родных, но еще страшней – если не удается и этого.

         Вы спрашиваете, почему папа, Ошер, Соломон и другие остались, а Зяма уехал? Не догадываетесь? А я вам отвечу: чужие дожди!

         – Чужие дожди?

         – Да-да, они тому причиной! Знаете, сегодня это уже притча. Но так на самом деле было. Давным-давно, в начале позапрошлого века в синагоге одного из западно-украинских местечек один еврей страстно молил о дожде. Он просил Г-пода о дожде, он плакал о дожде, потому что дождь – это всё. Рядом с евреем стоял его маленький сын. Он во все глаза  смотрел на отца – и не мог понять, зачем же он молится, если уже который день идет не просто дождь, а настоящий ливень. «И нет ему конца и края, папа!», но тот – снова и снова просил о ниспослании дождя. «Папа, открой глаза, разве за окном – это не дождь?!» – «Сыночек, этот дождь – не наш»…

В.Верховский

Надпись на оброте первой фотографии

    Фотографии из архива Г.М.Ароновича, переданные в Музей еврейского наследия. На одной из фотографий подпись уничтожена.