Приветствую Вас, Гость
Главная » 2013 » Апрель » 4 » Горькая любовь Шлоймы Склярука (начало)
13:42
Горькая любовь Шлоймы Склярука (начало)
О любви написаны романы и повести, целые библиотеки. Но самые яркие из таких историй, например, "Ромео и Джульета", описывают  самопожертвование во имя любви, совершенной одномоментно, в результате единого порыва,  можно сказать, сгоряча.  
В газете "Наша жизнь" был опубликован рассказ-быль о наших земляках, не побоюсь высоких слов, о любви длиною в жизнь. Мне кажется, это- гораздо труднее. Сегодня мы размещаем первую часть этого повествования.
 
Полина Манякова с мамой, Фейгой Склярук.
 
О любви своих родителей, которая подверглась неимоверным испытаниям, дончанка Полина Манякова знала с детства. На этих рассказах он, по сути, воспитывалась.
Трагедия, которая случилась с ее мамой в самом начале войны — чудовищное ранение, — ее будущих родителей сблизила еще больше. И не только потому, что папа, любящий муж Шлойма, чувствовал: без его поддержки Фейга просто не выживет, но еще и потому, что без нее его жизнь лишалась бы всякого смысла. Свою самоотверженную любовь, которая с годами только крепла, они пронесли до конца, а их хлебосольный дом в течение долгих лет оставался одни из самых притягательных центров еврейской жизни нашего города.
Они родились в одном и том же Голованевске, местечке на Кировоградщине, и общались с малых лет. Виделись чуть ли не ежедневно, может, потому что их родители дружили. Летом 1932-м они поженились, а год спустя у них родилась девочка. Время было очень тяжелое, голодное, и вскоре девочки не стало. А в 1934 в семье Фейги и Шлоймы Склярук, которые к тому времени переехали в Первомайск, родился мальчик…
На новом месте Шлойма возглавил цех местной обувной фабрики, его супруга воспитывала сына. В 38-м в их семье появился еще один мальчик. Скляруки становились на ноги.
 Построили дом. «Мы были настолько зажиточными, — вспоминал Шлойма Склярук, — что в нашей семье у каждого из нас был свой велосипед»: он до работы добирался на своем, супруга — еще на одном, — ездила на рынок, оседлал велосипед и старший сын…
И все у них складывалось просто замечательно. До 22 июня 41 года. О войне никто еще не знал: ласковая, теплая погода, все спешили на Буг. Как говорится, ничего не предвещало…
 Этот день разломил их жизнь, как и жизнь всей их многочисленной родни, на две части — «до» и «после»: до «после» не дожили очень многие…
Уже через день, 24 июня, семья Склярук осталась без кормильца: Шлойма был призван на фронт. А еще через несколько дней Первомайск интенсивно бомбили. Кто имел возможность, убегал. Фейга с двумя маленькими детьми сама уехать не могла, но попыталась. Чем это закончилось? Кошмаром.
На площади у железнодорожного вокзала извозчики предлагали свои услуги по эвакуации, безбожно взвинчивая цены. Но когда решается жизнь, разве это остановит? Оставив детей одних, она помчалась в сторону вокзала. И прямо там попала под бомбежку. Ранение оказалось чудовищным: ее левая рука искорежена, левую ногу — оторвало вообще. Осколками посекло и ее правые конечности…
О том, что и их мамой случилось, дети не знали. И неизвестно, что бы с ними стало, если б не Жулька, живущая в доме собачка. Она была на редкость сообразительной. И очень часто Фейга, уходя из дома, Жульку оставляла за старшую. Прошел день, наступил вечер, Фейга все никак не возвращалась, она не появилась и к утру, плакали дети, и Жулька, почуяв неладное, помчалась на соседнюю улицу, где проживала сестра Шлоймы, оповестить — и буквально схватив за подол, потащила за собой. Фейги дома не было. Кинулись пропавшую искать — и обнаружили. Оказалось, в суматохе и неразберихе ее, истекающую кровью, все же подобрали и доставили в госпиталь, который с первых дней войны действовал совсем рядом, при железнодорожной больнице. В тот же день Фейгины родители, проживающие в Голованивске, Лея и Шмуль Бронфманы, получили страшное известие. Можно только представить отчаяние, с которым они ехали к дочери, растерянные, оглушенные, прибитые…
А ее уже прооперировали: удалили конечности с левой стороны — руку по локоть и то, что оставалось от ноги, и стали готовить к эвакуации: немцы в Первомайске могли появиться в любую минуту. Фейга Склярук своих детей могла забрать с собой, но в таком-то состоянии? Да и куда? Куда они поедут? В неизвестность. Поэтому ее родители, примчавшиеся к раненой дочке, двух ее мальчиков забрали с собой в Голованевск…
Фейгу эвакуировали на Северный Кавказ. Там, во владикавказском госпитале, она провела год. Дело шло к выписке, а вот куда? Куда ее выписывать? Никого из родственников рядом. Год 42-й, разгар войны. В госпитале сторож, он же дворник, и его супруга, оказались евреями. И, бездетные, несчастную молодую женщину приютили у себя, на окраине города. В то же время они стали разыскивать ее мужа, чтоб сообщить о том, что стряслось.
Через месяц потрясенный Шлойма знал уже всё. И еще в том письме из Владикавказа ему сообщали, в качестве приписки: «Если он ее не заберет, ее определят в дом инвалидов». В жутком смятении Шлойма отправился прямо к командиру своей части, в которой проходил службу, тот вошел в положение и рядовому Скляруку предоставил десятидневный отпуск незамедлительно. Но что он мог успеть за десять дней? Солдат 1-ого Украинского фронта, он спешит на Северный Кавказ. Когда с невероятными усилиями через воюющую страну он все-таки до Владикавказа добрался, те самые десять дней как раз и истекли. Он увидел Фейгу и сдержаться уже не мог…

Шлойме Склярук с братьями. В центре- Полина.
 
Из отпуска он, выходило, опаздывал. В воинской части, где он проходил службу, в любой момент его могли хватиться. Ситуация — врагу не пожелаешь. Впереди опять же неизвестность. Однако, не раздумывая ни секунды, из госпиталя жену-инвалида, которую в буквальном смысле слова только можно носить на руках, он забирает с собой. Это казалось безумием, в лучшем случае авантюрой, обреченной на провал. Но если он уже решил…
В довоенном Сталино (ныне Донецк) у Шлоймы Склярука проживал дядя, работавший на заводе. Перед оккупацией ему и его семье удалось эвакуироваться в Алимкент (Узбекистан), и Шлоймо об этом вдруг вспомнил. Но как они туда доберутся, если деньги у него уже закончились? О том, что его, как невольного дезертира, наверняка уже хватились и могут активно разыскивать, он даже боялся и думать. Кому какое дело: жена, не жена? Идет война, и нужно воевать, а кто уклоняется, того, по закону военного времени… Шлойма метался, как затравленный, но бросить Фейгу — как предать себя…
На дорогу в Алимкент, а это не ближний свет, нужны деньги. И с риском для жизни Шлойма отправляется на рынок. Что-то там купил, перепродал, кому-то подрядился помогать… Он никакой работы не чурался. Единственное, когда на рынке появлялся патруль, тот же сторож госпитальный, благодетель, его предупреждал — и Шлойма прятался. Так пролетели еще две недели…
Он деньги на дорогу — заработал! К тому же откликнулись местные евреи, уже знавшие о его самоотверженной любви и, сочувствующие его горю, помогли едой и теплой одеждой. Не осталась в стороне и семья, приютившая у себя молодую семью Склярук.
Уже после войны он специально приедет во Владикавказ, чтоб отблагодарить их, того сторожа-дворника и его жену, но не сможет найти даже их следов. Возможно, они умерли, а близких… Они ведь жили вдвоем, одиноко… Но тогда до конца войны было еще далеко. И пока Шлойма их путь лежал на Алимкент.
Наконец, долгожданные билеты у него в руках, а толку? Сесть во Владикавказе на поезд, даже с билетами, в страшной давке и толкотне, когда вагоны берутся штурмом, с больной женой на руках, ему, увы, не удалось. Кто-то посоветовал сесть на поезд в Тихорецке, там потише, это ж Тихорецк.
На попутном транспорте Шлойма с женой, лежачей больной, добрались до станции Тихорецк. Но и там суматоха и давка. К вагону не пробиться. Нет, сам бы Шлойма, может, еще сел бы, но вдвоем…
Когда к уже отчаявшемуся «дезертиру»… Вот, встречаются же люди! Подошли два молодых человека восточной наружности и предложили посильную помощь: «Давай нам женщину, сам сядешь, мы ее передадим…», — он, конечно же, был тронут, но отверг: «Она тяжело раненая. Как ее нести, вам неизвестно. А хотите мне помочь, возьмите вещи». Так и поступили. Передал он добровольным помощникам весь их скарб, всё, что им вскладчину собрали местные евреи, и с женой на руках, пусть и с немалыми трудностями, но все же поднялся в вагон. Теперь можно погрузить и вещи. Хватился, а ни вещей, ни тех помощников. И, холодея, Шлойма понял всё — что их обворовали подчистую. Ни осталось ничего, ну, абсолютно. Хорошо, хоть документы при себе.
 

В кругу семьи. Вторая справа- Фейга Склярук.
 
Поезд тронулся. Шлойма огляделся — всё забито. Не то, что лечь, здесь негде даже сесть.
В этом же вагоне ехала еврейская семья, судя по всему, весьма зажиточная. Кроме прочего, они везли большой сундук. Глава семейства все понял без слов и тут же обратился к подавленному Шлойме: «Это кто, твоя жена? Я вижу, в каком она состоянии. Так вот, мы уступаем вам сундук, располагайтесь». Состояние Фейги действительно внушало серьезные опасения: если правая рука с рваными ранами еще как-то двигалась, левая — выше локтя была ампутирована. Вместо левой ноги — маленькая культяпка (протезы и костыли появятся значительно позже). В довершение всего в любой момент может начаться гангрена.
Фейга, небольшого роста, на сундуке помещалась. Жена главы семейства, извинившись, что лишний раз их побеспокоила, попросила Фейгу на минутку приподнять, сама же, откинув крышку сундука, извлекла оттуда одеяло. Сама ей постелила. «А вот теперь, пожалуйста, укладывайте». Заботливо чем-то накрыла. И Фейга забылась…
Алимкент — не ближний свет. Добираться туда, как минимум, полтора месяца! А в дороге нужно чем-то им питаться, только чем? У них же все украли. И еще — его же ждут на фронте.
Соседи по вагону «отщипнули» от своей еды, но кормить их всю дорогу? На это Шлойма даже не рассчитывал.
И при первой же возможности, едва показалась первая станция, Шлойма спрыгнул на перрон. «Найти еду во что бы то ни стало!» Заметил: совсем рядом, на привокзальной площади — крестьянские подводы с вожделенным хлебом. Что было дальше, разыгралось на его глазах: оголодавшие пассажиры, как безумные, кинулись к этим подводам и едва их не смели. Да, это был грабеж средь бела дня. Но другого выхода не было: или честным умереть от голода, или остаться жить… Так Шлойма украл впервые в жизни. Две буханки. «Не для себя, а покормить жену». И еще набрал он кипятка.
Дорога бесконечная, все в вагоне перезнакомились и едва ли не сроднились. А так как Скляруки из вещей не имели ничего, — кто-то принес им папу сапог: «Хоть и поношенные, может, пригодятся. А не подойдут, продашь на станции». Поезд, казалось, шел целую вечность. Бывало, эшелон на станциях стоял-стоял, как спящий день, два, три, бывало, что и дольше, пропуская на фронт эшелоны. А потом вдруг срывался безо всякого объявления — хаос войны — и, будто желая наверстать упущенное, несся, как безумный. А в результате семьи расставались навсегда. Столько потерянных детей и стариков! Столько сломанных судеб! И все же Шлойма, на свой страх и риск, едва поезд останавливался, бежал в ближайшую деревню. Успевал.
Но однажды всё-таки стряслось. Было раннее утро. Пассажиры спали. Спала и его Фейга. Полустанок. Он выпрыгнул «разжиться кипятком». Отвлекся на какую-то секунду — опоздал. Его поезд проносится мимо. К черту кипяток! В последний момент он сумел запрыгнуть подножку…
Но счастье оттого, что успел, оборачивается ужасом: тот поезд — оказался не его! Г-споди, военный эшелон! Он идет и скорость не сбавляет. На Шлойме — военная форма. И если вникнут, если разберутся… А как там поступали с дезертирами? Шлойма холодеет. Но что его сильней его гнетет и ужасает, даже больше, чем смертельная опасность, это то, что Фейга без него, — она не выживет. И где она сейчас, его любимая? А, возможно, что их поезд уже тронулся. Медлить нельзя — и Склярук принимает решение…
 
(Продолжение следует)
 
Записал Вячеслав Верховский
Нравится Категория: Горькие дни войны | Просмотров: 1122 | Добавил: Liza | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *: