Как это было - 30 Апреля 2012 - Юзовка-Сталино-Донецк: страницы еврейской истории

Приветствую Вас, Гость

Главная » 2012 » Апрель » 30 » Как это было

14:25 Как это было
На сайте "Киев еврейский" нашла воспоминания нашего земляка, ныне живущего в Израиле, Зиновия Гордона. С удовольствием прочитала и поняла, что на сайте напечатан лишь фрагмент. Мне удалось найти сайт З. Гордона, на котором он располагает свои материалы. Предлагаю Вашему вниманию воспоминания Зиновия Гордона. Детство я вспоминаю отдельными картинами, эпизодами. Составить единое непрерывное воспоминание мне вряд ли удастся. Мои первые воспоминания можно отнести к трёхлетнему возрасту. «Зямочка, ты спишь?»,- я почувствовал тёплый поцелуй на своей щеке и открыл глаза. Надо мной склонилась мамина сестра Маля. Это было перед пасхой. В нашей маленькой однокомнатной квартире собрались мой дед Олидорт Зейдел - Иосиф - Велвел его дочери Марьям (моя мама), Маля, Гися и папа. Дед принёс кашерные, специально предназначенные для раскатки мацы, доски, рейделэ (шестерёнка для накалывания мацы) и работа закипела. В нашей семье всегда помнили еврейские праздники и в зависимости от наличия необходимых продуктов, отмечали их. Позднее, когда в Донецке евреям разрешили собираться для совместной молитвы, папа и мама посещали эти импровизированные синагоги. Сказки я не любил, зато с большим вниманием слушал рассказы мамы, Давида о Йоселе и его братьях, об истории спасения маленького Мойшелэ, о Маккавеях. Я на всю жизнь сохранил интерес к еврейской истории, традиции и философии. Бабушка Рейзелэ Олидорт (Гробман) умерла за несколько лет до моего рождения. Похоронена она в Донецке. Всё, что я знаю о ней и об истории семьи Олидорт, я знаю от своей мамы. Все Олидорты были большими патриотами своей фамилии. Бабушка родом из Киблича. Когда она вышла замуж, то переехала на жительство в Теплик, где жила семья деда. Рейзелэ родила десять детей, из которых в живых остались шестеро. Старший сын Янкель, Шмилик, моя мама Мара, Маля, Давид, Гися. Старшие братья жили обособленно, своими семьями. Младшие кучковались вокруг моей мамы, которая в какой – то мере заменяла им маму. Когда у Гиси открылся туберкулёзный процесс, мама увезла её в деревню, и усиленным питанием вылечила её. Папа очень любил Давида, хорошо относился к маминым сёстрам. Дед Зейдел был потомственным шойхетом, получил хорошее традиционное образование, в Теплике он пользовался уважением. Бабушка со старшими сыновьями содержала бакалейную лавку. Мама всегда тепло рассказывала о дедушкином брате Залмане, в честь которого она и меня назвала. Он был широко образован, умён, хорошо знал математику, играл в шахматы. Был трижды женат. Последняя жена была его племянницей. Мне дали имя в его честь. С приходом советской власти семья Олидорт была отнесена к разряду священнослужителей и лишена права голоса. Тем самым им был перекрыт путь к образованию. Высшее образование смогли получить только младшие Гися и Давид. Гися закончила сразу после войны Московский энергетический институт, а Давид в 1953 году поступил в Московский торговый институт, который заочно закончил. Но уже была разрушена черта оседлости, и дед с сыновьями уехали на Чонгар (Крым), где с помощью еврейской организации « Джоинт» осваивали солончаки. Там Давид познакомился со своей будущей женой Анной Скоп. Нужно отметить, что это был первый опыт в СССР освоения целинных земель, причём, еврейскими руками. Были созданы еврейские колхозы, в которых выращивали овощи и фрукты, виноград. Во время немецкой оккупации евреи были уничтожены, мало кто успел уехать. Из семьи Шимона Скопа уцелел он сам и дочь Анна, которая, добавив себе возраст, добровольно призвалась в армию. После войны Скоп в тех же местах работал председателем колхоза. В начале тридцатых годов семья деда Зейдела переехала на жительство в Сталино (Донецк). В Сталино моя мама вышла замуж. 18 января 1936 года у них родился первый ребёнок: это был я. Мой папа Лейвик — Леонтий Гордон родом из еврейской колонии Горькая, Запорожской области. Его отец, мой дед, Завул Гордон участник Первой Мировой войны, до создания колхозов отнесён был к середнякам, т. е. имел землю, лошадей, коров, инвентарь и прочую живность. Колхозы он не любил, но выбор у него был невелик: колхоз или ссылка в Сибирь. Бабушка Лея Гордон (Вайнштейн) была небольшого роста, крепкого телосложения, дом держался на ней. Я помню, когда я заболел, именно бабушка на себе меня несла к врачу. В то время у них было три дочери, сын, мой папа, четыре внука и внучка. Почему-то дедушка выделял именно меня. Он возил меня с собой на ток, на бахчу. Дедушка и бабушка были потомками переселенцев из белорусской черты оседлости на целинные земли Екатеринославской губернии. Эти события хорошо отражены в книге Солженицына «Двести лет вместе». Наряду с её антисемитской направленностью, в ней собран огромный фактический материал. Мой папа любил и умел работать на земле. Эта любовь к земле перешла к его детям и внучкам. Мои дочки и жена до сих пор сожалеют об оставленном в Донецке дачном участке. Я любил слушать рассказы папы и его земляков о Гражданской войне, о бандитизме, который ей сопутствовал, о батьке Махно и его начальнике контрразведки молодом еврейском парне Лёве Задове, который был родом из Юзовки (Донецк), а не из Одессы, как написал А. Толстой в романе «Хождение по мукам». Мы были знакомы с Асей Юрьевной Задовой, сестрой Лёвы Задова, а сам он ухаживал за рыжеволосой красавицей, которая была сестрой бабушки моей жены. Какие только хитросплетения связывают нашу жизнь! О многом мы даже не подозреваем. В 1942 году Завул Гордон и его жена Лея были расстреляны немцами и их наёмниками и похоронены в числе 800 еврейских стариков, женщин и детей в общей могиле в небольшом украинском городке Новозлатополье. Сразу после начала войны мамины братья Янкель и Шмилик были призваны на фронт, а Давид ещё до войны был призван на службу в армию. Вот эпизоды о первых днях войны, об эвакуации, оставшиеся в моей памяти. В первые дни войны службы ПВО не успевали объявлять тревогу перед налётом немецкой авиации. Так однажды над нашим двором внезапно появился самолёт, пули зарывались в землю. Мы, дети попрятались под козырёк крыши, как будто шёл дождь, а не летели пули. Однажды в выходной день поздно вечером мы с мамой и папой возвращались от Мали, маминой сестры, домой. Был прекрасный летний вечер. На Пожарной площади, мимо которой мы проходили, спокойно гуляло множество народа. Был слышен гул летающего самолёта. Когда мы отошли от Пожарной площади метров на 200, мы проходили мимо здания НКВД, раздался взрыв бомбы на площади, из окон посыпались стёкла. Я от испуга сомлел. Папа взял меня на руки, и, когда отбежали, родители, убедившись, что я цел, пошли домой. В этой первой в Сталино бомбёжке погибло много людей. Мама не хотела эвакуироваться. Она была на последнем месяце беременности. Папины родственники Сладковы, принявшие решение не уезжать, уговаривали и маму остаться. И здесь нужно отдать должное папе, благодаря которому мы остались живы. Выехать через железнодорожную станцию Сталино было практически невозможно. Папа нанял подводу с парой лошадей, на которой вывёз нашу семью вместе с Гисей, семьи своих сестёр, семью маминого брата Шмилика, семью маминого дяди Мойши Гробмана и повёз на ж. д. станцию Ясиноватая. Все мы живы благодаря моему папе, скромному и мужественному человеку. Маля с родственниками своего мужа выехала раньше в г. Лениногорск, Казахстан. Родственники моего папы и их семьи погибли, были брошены в ствол шахты. Осталась в живых дочь одного из братьев, Геня, которой было в ту пору лет 16. Полицаи, которые пришли за Геней и её семьёй, требовали, чтобы их жертвы забирали с собой лучшие вещи. Этим и воспользовалась мама Гени. Она незаметно дала Гене 500 рублей и приказала ей уходить. Полицаям же сказала, что её пальто у соседки, и она хотела бы послать свою дочь забрать пальто. Полицаи разрешили, и Геня ушла. Сейчас Геня живёт в Израиле. Выезжали мы из Ясиноватой, как мне помнится, на открытой ж. д. платформе с семечками. В Дебальцево мы перебрались в теплушку, товарный вагон. У мамы начались схватки, её забрали в больницу, а мы поехали дальше. Было холодно, хотелось кушать. На мне была кроличья шубка. Гися сажала меня себе на ноги и таким образом согревала их. Дальше я помню Сталинград. Какой-то скверик, под стеной дома свалены наши вещи, холодно, шапку у меня украли. Папины сёстры уехали дальше, с нами ещё оставался дядя Мойша Гробман с женой и дочерью. Его шестнадцатилетнего сына Иосифа схватили во время облавы, и вернулся он через 7 лет в звании старшина 1-ой статьи, не застав в живых ни родителей, ни сестры. Сейчас он живёт в г. Гайсине, Украина. В этот день Гися пошла в речной порт оформлять документы для поездки в г. Куйбышев, где в госпитале лежал Давид. Он был ранен в бедро в боях за Киев. По дороге она совершенно случайно встретила маму и привела к нам. На просторах огромной России, в хаосе эвакуации встретились сёстры – такое могло случиться только с Б-жьей помощью. Мама держала в руках свёрнутое байковое одеяло. Я думал, что там ребёнок, развернул одеяло, но ребёнка не было. Мама родила девочку. Через день после родов объявили: всем покинуть больницу, немцы на подходе к городу Дебальцево. Мама с ребёнком пошла на железнодорожный вокзал. Пожилой офицер помог ей сесть в вагон. Пищи не было. Грудного молока не было. Ребёнок умер от голода у мамы на руках. Ребёнка похоронили у железнодорожной насыпи. Наконец мы добрались до Лениногорска. Вокруг города-сопки, за ними высокие горы с белыми, снежными вершинами. Местные жители называли их «белки». Город весь из дерева. Дома, мостовая, тротуары деревянные. Вода питьевая выдавалась по жетонам. Через какое-то время мы получили комнату в двухэтажном деревянном бараке. Система коридорная, т. е. длинный коридор, из которого дверь в комнату. Все удобства во дворе. В соседней комнате жила семья маминого брата Шмилика: его жена Люба с мамой, дочь Сарра-Софа и сын Моисей на три года старше меня. Самое крупное в городе промышленное предприятие — горнорудный комбинат, где добывался свинец. Маля работала на комбинате бухгалтером, мама-буфетчицей. Вскоре вся наша родня оказалась в Лениногорске. Демобилизованный по ранению приехал Давид, Гися поступила на первый курс института. Каждый день люди слушали последние известия с фронтов войны с фашистами, радовались успехам и тяжело переживали поражения. Я был предоставлен самому себе. Иногда мой двоюродный брат Моисей брал меня с собой. Мы лазали с ним на вершины сопок, где среди камней росла кислица, которую мы с удовольствием ели. Пробовали продавать эту кислицу, но у нас её никто не покупал. Я любил гулять с Давидом. На него обращали внимание, особенно женщины. Он был выше среднего роста, со спортивной фигурой, блондин, с вьющимися волосами и доброжелательной улыбкой. Первые мои школьные стихотворения я учил с Гисей. Гися первые семь лет училась в еврейской школе, затем перешла в русскую. Она была талантливой девочкой. Училась хорошо, играла в шахматы на таком уровне, что принимала участие в международном соревновании. Маля меня любила. У неё всегда находилось для меня что-нибудь вкусненькое. Малю любили все. От неё исходила доброта, доброжелательность, надёжность. Она многим помогла в трудное время. К сожалению, её жизнь очень рано оборвалась, и не суждено было ей вырастить и воспитать двух рождённых ею детей, Володю и Раю Добину, получить свою долю материнского счастья. (Владимир Добин, известный поэт и журналист, безвременно ушедший от нас в 2005 году, многие годы работал ответственным секретарём газеты «Новости недели» и редактором приложения «Еврейский камертон» — прим. «ЕК».) Увлечение математикой мне привила мама. Сама она училась всего пять лет, но это она дала мне ключ к решению задач, и не только математических. Как это мне пригодилось. Я помню такой случай. Евгений Наумович Мерзон, муж Гиси, преподаватель математики, предложил нам, маме, Гисе и мне, тогда студенту второго курса Политехнического института, математическую задачу. Первая решила мама. Для мамы не существовало невозможного. За что бы она ни бралась, всё у неё получалось. В сложных ситуациях она проявляла мужество. Это были красивые и талантливые люди, но жили они в трудное время, в условиях вечной борьбы за выживание, при системе унижения и подавления человеческого достоинства, национального угнетения, когда жизнь человеческая не представляла ценности. В Лениногорске мама родила сына Вовочку, красивого мальчика с льняными волосами. Был он бойкий и смышленый. Прожил недолго, в первые месяцы по возвращению в Сталино после болезни умер. В 1942 году одна за другой пришли три «похоронки»: на Шмилика, на Малинного первого мужа Колю Вайнштейна и на Янкеля. Четверо детей осиротели. Как им в той нелегкой, голодной жизни не хватало отца. Сколько трудностей выпало на их долю. В 1943 году в Лениногорск стали поступать чеченцы. Селили их в тех же бараках, где жили и мы. Они разобрали на дрова дворовые туалеты, сараи. В городе разразилась эпидемия тифа. Очень много людей умерло. И чеченцев и местных. Голод и тиф убивали людей. Какие-то ценности чеченцы с собой привезли. Находились люди, которые за бесценок, за продукты скупали у чеченцев ценные вещи. Использовали чеченцев на лесозаготовках. Дети чеченцев с нами не общались. Я помню только одного мальчика 10-12 лет, который контактировал с нами. Его старший брат ещё в первые дни войны был призван на фронт. Он рассказывал, что многие чеченцы активно помогали немцам убивать наших бойцов и командиров. Стреляли в спину. Потом этот мальчик исчез. Говорили, что он умер. Сейчас Россия пожинает плоды своего, как казалось, гуманного решения о возврате чеченцев на северный Кавказ. Можно спорить о целесообразности переселения чеченцев, но возвращение их было большой ошибкой. Результат-кровопролитная многолетняя война, унесшая жизни многих тысяч людей, уничтожение и изгнание населения, не исповедывающего ислам. А ведь эти люди по призыву коммунистической партии и правительства поселились на территории заброшенной Чечни, это их руками обустроен город Грозный, освоены нефтяные месторождения, построены заводы по производству нефтяного оборудования. Сейчас всё это разрушено. Исламский пояс, опоясывающий Россию по Волге и Северному Кавказу, в сочетании с разнузданной вседозволенностью, является постоянной угрозой целостности России. Сейчас мечети строятся даже в тех уголках России, куда не добирались орды хана Батыя. Только сильное правительство, взвешенная демократия, эффективные силовые структуры могут уберечь Россию от дальнейшего распада. В 1945 году был демобилизован Давид. Это был единственный из трёх сыновей шойхета Зейдел-Иосифа-Велвела Олидорта, вернувшийсяся с войны живым. Он вернулся в Сталино с женой Анной Скоп. В те трудные годы сохранялись тёплые, дружеские отношения между родственниками. На советские и еврейские праздники собирались у нас. На столе винегрет, холодец, соленые огурцы, помидоры, наливка. Было весело, пели песни, еврейские, украинские, русские. Давид любил петь «Чубчик» и «Днепро». Последняя была ему особенно дорога: на Днепре он был ранен. Старшие вспоминали истории из семейной хроники. С годами бытовые и материальные условия улучшались, а родственные связи ослабевали. После окончания войны в стране набирал обороты оголтелый антисемитизм. В 1948 году свершилось чудо. Было воссоздано еврейское государство Израиль. Среди евреев царило радостное возбуждение. Советское правительство поддержало создание государства Израиль. Оно надеялось, что Израиль займёт место в рядах послушных сателлитов коммунистического режима. В Советский Союз приехала Голда Меир. Восторженный приём, оказанный Голде Меир евреями страны Советов, очень не понравился Сталину. Был разгромлен еврейский антифашистский комитет. Руководство комитета было расстреляно. Выдающегося еврейского актёра, руководителя еврейского театра Соломона Михоэльса Сталин не решился открыто уничтожить. Чекисты организовали автомобильную катастрофу, в которой погиб Михоэльс. Были истреблёны лучшие представители еврейской культуры. В школьных учебниках вырезали страницы с произведениями и портретами еврейских писателей, из библиотек изымали их произведения. Антисемитские настроения среди населения нарастали. Это стало государственной политикой. Затем по указанию Сталина была начата компания против «безродных космополитов». Под «безродными космополитами» подразумевались евреи. Эта компания сопровождалась раскрытием псевдонимов. Среди представителей советской культуры, науки, специалистов всех отраслей промышленности и сельского хозяйства, было немало евреев. Некоторые из них по разным причинам свои еврейские фамилии поменяли на русские. В центральных и областных газетах печатали списки этих людей с указанием их еврейской фамилии, имени и отчества. Этих людей исключали из партии, увольняли с работы. Исключение из партии, комсомола автоматически влекло потерю работы, а иногда и уголовное наказание. Кадры-это была монополия компартии. Назначение на сколько-нибудь руководящую должность требовало согласования с соответствующими партийными чиновниками. Когда управляющий трестом представил начальнику главка «Укршахтострой» документы на моё назначение заместителем управляющего трестом, тот категорически отказался. Он прямо сказал, что боится неприятностей со стороны обкома партии за назначение еврея и к тому же беспартийного. Правда, выход был найден. Он разрешил управляющему трестом назначить меня своим приказом. Неудивительно, что многие евреи со страхом открывали очередной номер газеты. Разгул антисемитизма поощрялся и носил характер общегосударственной компании. За оскорбление, унижение человека только за то, что он еврей, не привлекали ни к административной ответственности, ни, тем более, к судебной. Была разгромлена и уничтожена еврейская культура. Здание еврейского театра в Москве отдали цыганскому театру. Писатели, издававшие свои сочинения на еврейском языке, уцелевшие от чекистских расправ, были лишены возможности издавать свои сочинения и, следовательно, средств к существованию. Гисин муж, Евгений Наумович Мерзон, работавший в авиационном конструкторском бюро Микояна расчётчиком, был уволен, и в дальнейшем он работал преподавателем математики в школе. Малин муж, известный еврейский писатель Гирш Добин, как и все еврейские писатели, был лишён возможности печатать свои работы. Ему удалось устроиться на завод по изготовлению пластмассовых изделий рабочим. Как раз в это время я был в Москве (было время летних каникул). Дядя Гриша уделял мне много внимания. Он хорошо знал современную и древнюю мировую литературу. С его подачи я прочитал много ранее мне неизвестных книг, Он брал для меня книги в библиотеке в клубе советских писателей, много рассказывал о советских писателях, произведения которых мы изучали в школе. Настроение у него в ту пору было подавленное. Маля поддерживала мужа и была надёжной опорой семьи. Давид очень болезненно воспринимал этот антисемитский шабаш. Он с женой готовы были сдать свои партбилеты. В партию они вступили на фронте. К счастью, они этого не сделали. Не успела утихнуть компания по борьбе с «безродными космополитами», как «великий вождь всех народов» Сталин придумал новую напасть на еврейские головы. Провокаторами из Госбезопасности была определена на роль «верной дочери русского народа» заурядный врач Лидия Тимошук, которая выдвинула обвинение против ведущих медицинских специалистов страны в умышленном убийстве руководящих деятелей партии и правительства. Врачи якобы устанавливали умышленно ложный диагноз и назначали смертельно опасное лечение. В подавляющем большинстве это были пожилые евреи, известные специалисты, обладатели высоких научных званий. Жестокими побоями и невыносимыми условиями содержания в тюрьме, из этих несчастных добивались признательные показания. Их мучения прекратились только после смерти Сталина. Далеко не все живыми вышли из тюрьмы. На предприятиях, организациях проводились собрания и митинги, на которых «трудящиеся» требовали уничтожения «безродных космополитов и врачей-вредителей». Пациенты отказывались идти на приём к врачу, если этот врач был еврей. Из больниц и поликлиник изгонялись медработники-евреи. Вокруг евреев была создана невыносимая обстановка. Антисемитизм махрово процветал везде: в школе, на улице, на предприятиях. Пожилую женщину могли безнаказанно избить, оскорбить, выбросить из общественного транспорта. Современному израильтянину трудно себе представить, что над человеком могут издеваться, уничтожать только за то, что он еврей. Так было и так будет: это выгодно религиозным и светским политическим деятелям, финансовым и промышленным группировкам, сиюминутным интересам некоторых государств, не только арабских. В Советском Союзе наиболее активными проводниками антиеврейской политики партии были интеллигенты. Таким образом, они избавлялись от нежелательных конкурентов, получали дополнительные блага из рук своих партийных хозяев. Среди них были и евреи. Предатели всегда были и есть среди нас. Боевой генерал, дважды герой Советского Союза Драгунский не устоял перед властью и возглавил антисионистский комитет. В 1954 году, летом к нам приехала Маля с семьёй, с мужем Григорием Добиным и с сыном Володей восьми лет и дочерью Раечкой четырёх лет. Маля с Гришей познакомились и поженились уже после войны. Малин первый муж Коля погиб на фронте. У Гриши в оккупации погибли жена и ребёнок, а самого его война застала в Минске, где он попал в гетто. Он был членом подпольной организации в гетто, затем ему удалось уйти в партизанский отряд. И вот два человека с трагической судьбой встретились, полюбили друг друга и создали новую семью. За тот сравнительно небольшой период совместной жизни им пришлось преодолеть немало трудностей. После смерти Сталина «дело врачей» было признано очередной «ошибкой» партии, а дядя Гриша смог опубликовать свою книгу «Сила жизни», переведенную на русский язык. На гонорар от этой книги они поехали на отдых в город Геническ, а на обратном пути заехали в Донецк повидаться с нами. Вся наша многочисленная родня были рады встрече с Малей. Ничего не предвещало трагической развязки. На вторые сутки пребывания в Донецке Мале парализовало левую половину тела. Лучшие врачи Донецка ничем не смогли помочь ей. Я почти не отходил от неё. Только один раз она на мой вопрос «Маля, что тебе болит?» сумела произнести «больно». Сутки она промучилась и скончалась. Я вытер ей губы. Похоронили её в Донецке на старом еврейском кладбище, где похоронена её мама. И вот остался уже немолодой вдовец с двумя маленькими детьми на руках. Мой папа предлагал хотя бы временно оставить детей у нас. Дядя Гриша сказал, что у него есть некоторые мысли по его с детьми дальнейшей жизни. Он был очень сильным человеком. Он привёл в семью женщину, которая заменила детям мать. Долгое время после смерти Мали мы жили в кошмаре. Маме не нужен был никто: ни мы с братом, ни папа. Она рыдала круглые сутки, она даже не рыдала, она выла. На неё не действовали никакие увещания. Это не прошло бесследно для моего брата. Все эти события так отчётливо отложились в моей памяти, как будто всё это происходило вчера. Это была первая смерть родного человека, произошедшая у меня на глазах. Зиновий Гордон
1 2 3 4 5 Нравится Категория: Рассказы о былом \| Просмотров: 1147 \| Добавил: Liza \| Теги: Зиновий Гордон, дети войны, эвакуация, Великая Отечественная Война, сталино \| Рейтинг: 0.0/0

Всего комментариев: 0