Приветствую Вас, Гость
Главная » 2013 » Август » 23 » Как закаливали сталь
22:44
Как закаливали сталь

Мы уже не раз обращались к теме переселения евреев в Донбасс. Это происходило по разным причинам и в разное время. После революции основные потоки переселенцев всталино происходили во время Гражданской войны, в тридцатые (Голодомор) и в послевоенные годы (восстановление Донбасса).
Был еще один период: вторая половина двадцатых, начало свертывания НЭПа. Люди наиболее деятельные боялись репрессий и бежали в Донбасс.
В интернете я нашла интересный рассказ Е. Зельдина о его родных: деде- канторе синагоги небольшого местечка, весьма колоритной фигуре и сыновьях кантора, Моисее (отце Евгения) и Самуиле.  Самуил приехал в Сталино в двадцатые годы и связал свою жизнь с нашим городом, с металлургическим заводом. Своими воспоминаниями он поделился с Евгением. В этом же рассказе -  яркие эпизоды из до- и после- революционной жизни  местечка,    которые будут интересны нашему читателю.  Рассказ печатается с небольшими сокращениями.

В 1902 году в семье кантора одной из двух или даже трех синагог местечка Монастырщина Смоленской области, родился еще один ребенок, коего нарекли Моисеем (в быту — Миша). Я не знаю, чьим сыном был мой дед, не знаю, скольких детей родила моя совершенно неизвестная мне бабушка, умершая в 1937 году незадолго до моего рождения, когда здравствовали восемь моих теть и дядь по отцу. С пятью семьями мы были близки после войны, три рода пропали в годы Катастрофы.

Дед получал кое-какое жалование в синагоге, но, вероятно, настолько малое, что община отпускала его два раза в год на пасхальные и новогодние «гастроли» в Смоленскую хоральную синагогу. Оттуда он привозил не деньги, нет — дед возвращался во главе маленького обоза с мануфактурой, мешками муки, сахара и соли, бочками селедки, уж не знаю чего еще. Все это покупалось в губернии по оптовой цене и доставлялось, минуя посредников, непосредственно потребителям — родственникам и семьям из рода жены. Безусловно, местные лавочники не были в восторге от не вокальных упражнений профессионального исполнителя литургических тонов, но население его любило, и вот почему…

Всякий раз в первую же пятницу по возвращении из столицы края дед шел в свою молельню одетый как Ротшильд, только босой. В руках он бережно нес мешок с великосветскими туфлями и брюками, не одетыми по причине густой деревенской грязи. Посмотреть на босоногое великолепие собиралось все местечко, а посещаемость синагоги в эту субботу была оптимальной. Где еще можно было увидеть такое живое чудо: лоснящийся цилиндр, фрак, белоснежная манишка и лакированные туфли?

Праздники с относительным изобилием быстро заканчивались, и, как вспоминала старшая сестра отца, ей и другой сестре поручалось гнать с огорода младших отпрысков, охотившихся за вкусными морковочками, коим еще расти и расти.

Вероятно, в этой ортодоксальной семье не было особо большого уважения к религии, поэтому отца после нескольких лет в начальном хедере, где он, безусловно, был не последним учеником, определили не в платную иешиву (среднюю, так сказать, школу), но учеником гравера в Смоленске.

С началом Первой мировой войны мастерская стала выпускать капсюли для снарядов, и все прилично зарабатывали.

Время болезненного военного процветания кончилось, исчезла белая мука, зато появились изнурительные очереди за черным хлебом. За снарядные капсюли некому стало платить, ибо пришла Великая разруха («…мы старый мир разрушим до основанья, а затем…»). И папенька вернулся к родителям, однако, как оказалось, ненадолго.

В грозовом для годовалой советской власти 1918 году в славные ряды того, что вскоре нарекли ВЛКСМ, по велению сердца вступил еще один доброволец. Судя по всему, других, тем более, постарше, энтузиастов в местечке не было, поэтому через год семнадцатилетнего мальчишку определили, и он успешно справлялся с хлопотливыми обязанностями полномочного представителя «светлого будущего».

Подошел призывной возраст и в нашем роду завелся свой — кондовый, посконный и домотканый — служивый РККА, как тогда официально называлась армия молодого государства. Защита строительства социализма в одной отдельно взятой стране стала жизненным путем кадрового офицера Красной, а затем Советской армии.

Итак, сын кантора остался служить в армии, остальные дети по молодости лет жили еще с родителями. Одна из дочерей, как рассказывали очевидцы, первой в местечке освоила не очень простую и не совсем благородную профессию самогонщицы, что заметно улучшило благосостояние семьи.

Младший сын Самуил, отбыв ученичество у портного, тоже стал приносить домой кое-какую копейку.

Подошло время, и в перерывах между полковыми смотрами, бригадными учениями и корпусными маневрами папа женился, и в 1927 году родилась моя старшая, ныне благополучно здравствующая в Израиле, сестра. На этом же отрезке Времени Великих Свершений во всю силу заработала программа разрушения остатков частнособственнических, мелкобуржуазных, невыносимо кулацких и глупо религиозных пережитков прошлого.

С населенного пункта, что рядом с давно уже не существующим монастырем, смоленские областные мурзы нежданно-негаданно потребовали ясак на создание Красного воздушного флота. За исключением немногих пьянчужек и нищих, местечко было все-таки зажиточным. Все трудоспособные мужчины были собраны в школе, где им красочно объяснили величие поставленной перед ними задачи — собрать средства на строительство, кажется, двух советских самолетиков, с чем мирно отпустили по домам за кровными денежками.

На следующий вечер все вернулись, но и выяснилось, что на принесенные копейки можно было разве что пошить один комплект пилотского обмундирования. Из просительно-совещательного тон сборщиков дани стал повелительно-указующим. Как-то  само по себе здание учебного заведения очутилось внутри внушительной цепи откуда-то появившихся суровых красноармейцев с убедительно примкнутыми трехгранными штыками к трехлинейным, системы капитана Мосина, винтовкам. И уж совсем у данников стало темно в глазах, когда возникшие из ниоткуда народные умельцы начали споро заколачивать окна заранее заготовленными щитами.  

Ночь прошла под затихшие к утру стенания напуганных родных и взволнованных близких. Утром дали вкусный и обильный завтрак, который, по словам дяди Мили (уменьшительное от Самуила), он хотел бы кушать каждый день: картошка, хлеб, овощи, сметана и необыкновенно вкусная селедка, чай вприкуску. Все поели вдоволь и повеселели, благо школа имела вполне приличный туалет во дворе.   

Появились другие, тоже особые, хотя и говорившие на идише, уполномоченные, на этот раз в штатском. Каждый гражданин Страны Советов получил документик, где сумма добровольного взноса была проставлена цифрами и написана прописью. Никого, естественно, за пределы импровизированного узилища не выпускали, но организовывали свидания с заплаканными женами, дабы ввести родных в курс дела. Так продолжалось два или даже три дня, кормили великолепно, но, как потом установили, с каждым разом увеличивали подачу сельди за счет уменьшения доли других продуктов. Поили водой и чаем вдоволь.

И вот когда все без исключения: эксплуататоры трудового народа, кустари с мотором или без него, умельцы — музыканты или печники — были тщательно подготовлены к грядущему терзанию, тогда просоленным организмам перестали давать воду.

Дядю Милю отпустили скоро.

Во-первых, он работал на себя только пару месяцев.

Во-вторых, советских инквизиторов впечатляли постоянные ссылки на старшего брата в уже офицерском Красной армии звании.

И в-третьих, в советских анналах местечка фамилия наша была известна изначально.

Дядя вспоминает, что люди лежали с выпученными глазами, как рыбы на берегу, и как-то странно, безголосно стонали. Никто, правда, не умер. Чиновники по особым поручениям ни в коем случае не желали смертельных исходов, их интересовали два будущих самолетика. Но если не получалось, то довольствовались меньшим: 1,8 или 1,45 оного. Из вовлеченных в социалистический эксперимент мало кто знал главную подспудную цель: полное и бесповоротное разрушение товарно-денежных отношений, дабы освободить место для общества внеэкономического принуждения. Эта задача и была без пролития крови решена. После такой встряски местечко, к счастью для большинства обитателей, разбежалось по просторам Родины чудесной. Присохшие были через всего дюжину лет все как один брошены в расстрельные рвы неподалеку от могил предков.

Дядя Миля оставил свою швейную машинку и объявился в Сталино. Если поставить ударение на последнем слоге, то вспоминается популярная, кажется, итальянская песня:

«Сталино, Сталино, снова встретились мы в этом зале, Сталино, Сталино, вы сегодня меня не узнали!»

На самом деле таким культа личности (еще до его начала!) термином назвали бывшую Юзовку, что тоже звучало весьма противно.

Ныне сей город, напоминавший полвека тому назад пепельницу с незагашенными окурками, называют Донецк. 

В описываемое до войны время там шло повальное строительство социализма: на работу принимали без паспортов, не задавая лишних вопросов. Какое-то время дядюшка работал загрузчиком доменной печи. Вокруг пышущего жаром сооружения был крутой винтообразный настил, по которому сотни людей на спинах поднимали железную руду, кокс и прочее. Продолжалась эта работа на хлебном паре, впрочем, недолго. Кто-то из начальников отправил тощего юношу с печальными — от дощатой корзины на спине — глазами на курсы. Шла генеральная реконструкция металлургической промышленности, американцы монтировали новейшие доменные печи, где один скиповый подъемник заменял толпу кули.

После курсов дядя вернулся на завод как техник, благополучно женился на соплеменнице, завел семью.

Грянула война. Металлургический завод разбирают и увезут на Восток. По старой памяти дядя не хочет ехать к большевикам, да еще и в Сибирь. У него больше симпатий к наступающим немцам, чем к отступающим русским с их Красным воздушным флотом.

Не было бы у меня сегодня двоюродной сестры, ныне здравствующей в «трижды проклятой» Германии, двоюродного же брата, украинского дончанина, если бы не...

Если бы не был дядя знатоком своего дела, высоко ценимым начальником цеха, который и пришел к нему домой вместе с заводским особистом (сотрудником особого, или секретного, отдела, занимавшегося секретными и другими подобными государственной важности делами). Под его наганом семья с несколькими узлами была посажена на платформу с демонтированным оборудованием. Состав формировался на территории комбината, до которого было рукой подать.

«Так и ехали на открытом воздухе до Урала, а могли бы в вагоне, под крышей», — философски заключил свой рассказ мой дядюшка. 

Евгений Зельдин.

Нравится Категория: Рассказы о былом | Просмотров: 763 | Добавил: Liza | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *: