(Начало)

В 1892 году над Юзовкой разразилось бедствие. Это было время холерных эпидемий, последовавших за неурожайным 1891 годом. Вследствие слабости надзора за заводами Юза, рабочее население жило в антисанитарных условиях и в большой бедности, так как англичане не стеснялись в отношении русских рабочих.
Неудивительно, что здесь возник опасный очаг холерных заболеваний, и местные врачебные власти вынуждены были принять экстренные санитарные меры. Началось брожение среди темного люда, которое вылилось в так называемые, холерные беспорядки; начались поджоги и разгром имущества. Тогда, наконец, власти обратили внимание на новую Калифорнию: на вновь открытую Юзовку, и, как это всегда бывало, прежде всего это отразилось на евреях, — тем, что губернское правление стало доискиваться: а почему Юзовка называется местечком. Неоднократно, в разных торжественных случаях население Юзовки посылало приветственные и поздравительные телеграммы на Высочайшее имя и получало благодарности, которые адресовались жителям местечка Юзовки. Получив такие ответы, местное население было уверено, что оно Высочайшей властью узаконено в качестве жителей местечка. Но губернское правление в таком способе адресования ответов и благодарственных телеграмм, конечно, не могло усмотреть никакого правооснования и вышло из трудного положение, признав, что Юзовка - вовсе не местечко.

В Юзовке жило не менее 6-7 тысяч евреев, и можно себе представить, как такое мудрое постановление Екатеринославского губернского правления отозвалось на еврейском населении и на интересах самих владельцев этого местечка. Полиция начала работать над разрешением трудной задачи: кто поселился до 1882 г.? В виду того, что до 1882 г. Юзовка была маленьким пунктом и дошла до состояния большого города за последние 10 лет, то на проверку выходило, что выселению подлежат почти все евреи. Юзовское бедствие было угрожающим, и мне пришлось выехать в Екатеринослав для ознакомления с положением дела на месте. Вышеуказанные подробности для меня стали ясны после переговоров с местными людьми, и я начал хлопоты в двояком на правлении: во-первых, с целью добиться признания со стороны центральных властей или Сената, что Юзовка не относится к сельским местностям, хотя и не имеет надлежащего учредительного акта для именования местечком, а во-вторых, с целью признания Юзовки городом и учреждение в ней какого-нибудь общественного, городского управления для того, чтобы освободить местное население от ленной феодальной зависимости Юзов. Мои беседы с екатеринославским губернатором Мартыновым не привели ни к каким результатам. С большим трудом я добился некоторой отсрочки выселения евреев и только впоследствии мне удалось получить указ Сената о приостановлении приведения в исполнение постановления екатеринославского губернского правления о признании Юзовки сельской местностью, и этим самым о приостановлении применение к Юзовке вообще правил 3-го мая 1882 г.

Быть может, если бы речь шла только об одном выселении евреев, то Юзы оказали бы содействие к тому, чтобы признание Юзовки сельской местностью не повлекло за собой изгнание из их владений евреев-арендаторов, весьма полезных, весьма сговорчивых и никогда не восстававших против непомерного роста арендной платы и против обременения населения всякими другими налоговыми повинностями. Но правление акционерного общества понимало, что если Юзовка не будет признана сельской местностью, то надо будет причислить ее к городским поселениям, и что может быть действительно введено, как я об этом возбуждал ходатайство, городское и общественное управление с принудительным отчуждением земельной площади для города, что лишило бы акционерное общество колоссальных доходов. В борьбе с правлением Новороссийского общества перед местными властями я оказался бессильным.

Тогда мною подана была обстоятельная обширная записка в министерство внутренних дел. В этой записке я изобразил положение Юзовки и находил совершенно недопустимым, чтобы в конце XIX столетие в пределах Российской Империи существовало совершенно независимое, феодальное княжество, каким в сущности являлась Юзовка; тем более находил я это недопустимым, что хозяином города является иностранное акционерное общество. Я привел данные не только относительно еврейского, но и христианского население, из коих было видно, что рука владельца имения давила неимоверно, и что было решительно несовместимо с достоинством русского правительства существование такого положения вещей, когда поселение с десятком тысяч жителей находится вне круга действия общих законов, когда обязательные постановления издаются не законными властями, а властно диктуются путем вынужденных контрактов, владельцем имения, от которого зависит судьба, имущество и источник существование такого значительного числа жителей.

Губернатор получил запрос по поводу моей записки, но дальше дело не двинулось. Связи Юза имели силу, и вредное для него направление дела было всякими способами предотвращено. В Сенате дело о выселении евреев из местечка Юзовки возбудило оживленные толки и вызвало разногласие. С большим трудом — и то только в общем собрании Сената, удалось, наконец, отстоять то положение, что Юзовка по характеру своему является городским поселением, а потому правила 3-го мая к нему неприменимы. Евреи в Юзовки были спасены.

Борьба против переименования местечек в села в разных губерниях была ожесточенной. Одним постановлением губернского правления решалась судьба сотен семейств. Сенат разъяснил, наконец, что признаками местечка являются, во-первых, взимание раскладочного налога, установленного в 1872 году, и затем специальное местечковое управление в виде мещанских  управ, при этом требовалось, чтобы оба признака совпадали, — одна наличность мещанской управы без применения закона 1872 года для городских налогов была  недостаточна, и обратно. Получилось положение, при котором евреи городские жители должны были умолять министерство финансов обложите их городским сбором, — один из редких случаев, когда само население просит о разрешении ему подойти под налоговое ярмо. Но это было делом нелегким, так как городской сбор по закону 1872 года исчислялся центральной властью в общей сумме для всей Империи и распределялся по всем губерниям, а внутри губерний раскладкой на разные городские поселения заведовала казенная палата вместе с губернским правлением, т. е. губернские учреждения. В губернских же учреждениях было трудно добиться перераскладки, во-первых, потому, что это сопрягалось с работой, а во-вторых потому, что это клонилось, в конце концов, к тому, чтобы изъять некоторые местности из действий правил 3-го мая, к чему губернские власти в большинстве случаев не проявляли охоты. В тех случаях, когда не удавалось отстоять титула «местечко» для данного поселения, приходилось просить министерство внутренних дел оставить на жительство тех, кто поселился до переименования.
И опять-таки в министерстве внутренних дел оказывалось возможным добиться того, чего никак нельзя было достигнуть на местах. В моем архиве сохранились документы, относящиеся к большому числу такого рода населенных пунктов, — переписка с властями, местными и центральными, образовалась колоссальная; так дело тянулось до 1903 года, когда издан был, уже министре внутренних дел Плеве, знаменитый закон о 101 поселке, изъятом из действия правил 3-го мая. Этот закон и явился последствием многолетней борьбы против переименование местечек в села; все те пункты, о которых говорится в этом Высочайше утвержденном положении комитета министров, соответствуют тем вопросам, по которым мне приходилось вести переписку, хлопотать, приносите жалобы и т. д.

Не могу не упомянуть, по поводу Юзовки, о ряде дел совсем иного порядка, относящихся к моей общей адвокатской деятельности. Если я о них вспоминаю здесь, то только потому, что они имели принципиальное значение для будущего. Во время холерных беспорядков в Юзовке в 1892 году множество недвижимых имуществ и лавок с товарами пострадало от поджогов, учиненных буйствовавшей толпой; все эти имущества и товары были застрахованы в русских страховых обществах.
В уставах всех обществ содержался пункт о том, что общества освобождаются от ответственности за пожарные убытки, если пожар. произошел в народной смуте или в гражданской войне. Страховые общества отказались платить страховое вознаграждение, ссылаясь на этот пункт и подводя холерные беспорядки, бывшие в Юзовке, под возмущение, гражданскую смуту и гражданскую войну. Тогда от имени целого ряда страхователей, я предъявил иски к разным страховым обществам в петербургских судебных местах, которым пришлось определить, какой характер носили Юзовские беспорядки. Ответчики в лице поверенных страховых обществ, представили приговор военного суда, которому преданы были участники беспорядков в Юзовке, причем это предание суду основывалось на законе об усиленной охране по распоряжению административной власти. В приговоре подробно описывались обстоятельства, при которых поджоги произошли, и рисовалась обычная картина время от времени возникавших в России, так называемых, голодных и холерных бунтов. Я в своей бумаге указывал суду на то, что юзовские беспорядки не представляют собою восстание против власти верховной, что это не были политические беспорядки, что здесь не было оттенка гражданской войны, не было политической борьбы, а был массовый непорядок и массовые поджоги, которые в России не представляются необычными; путем сложного толкование того параграфа устава, на который ссылались страховые общества, я приходил к заключению, что на случай таких поджогов общество не освобождено от ответственности. Эти дела были мною проиграны. Я их довел до Сената, и Сенат окончательно укрепил практику применения правила об освобождении обществ от ответственности за пожарные убытки в подобных случаях. Такие иски после этого возникали неоднократно, в особенности после аграрных беспорядков в начале XX столетия и еще больше, после аграрных беспорядков 1905-1906 гг. Сенат остался неизменно верен практике, начатой им по поводу юзовских пожаров.

Чтобы покончить с вопросом о применении временных правил 3-го мая в этот период, надо упомянуть еще о делах довольно обычных, доходивших до Сената, о воспрещении евреям занимать некоторые небольшие участки земли в селах и деревнях, для устройства еврейских кладбищ. Оказалось, что по правилам 3-го мая, по толкованию местной администрации, еврею в деревне не только нельзя жить, но и умирать. Бывали случаи, что из отдаленной деревни или села, даже во время эпидемий, приходилось увозить трупы евреев за 40 и больше верст в ближайший город или местечко для того, чтобы найти, наконец, успокоение телу умершего. Губернские правление находили, что не следует допускать аренду земли даже для устройства кладбищ, т. е. не для надобности эксплуатации сельско-хозяйственной или промышленной. С большим трудом, не без сопротивления министерства внутренних дел, удалось в начале
90-х годов добиться от Сената нескольких разъяснений, согласно которым признано было, что по правилам 3-го мая воспрещается евреям владение недвижимой собственностью для надобностей экономических или промышленных; для того, однако, чтобы хоронить умерших, евреи, составляя как бы общества или товарищества, могут арендовать соответственные участки как на крестьянских землях, так и на владельческих; таким образом кладбищенский вопрос был благополучно улажен.

Подобного рода помехи представлялись в отношении устройства молитвенных домов, для которых приходилось прибегать к аренде. Здесь возникали затруднения другого свойства: в каких случаях разрешается устройство новых молитвенных домов? Закон, помещенный в уставе инославных исповеданий, гласил что евреи могут устраивать новые молитвенные дома на каждые 30 семейств, а синагоги — для 80 семейств. Если же имелось меньше 30 семейств, то местная администрация вообще отказывала в разрешении открыть молитвенный дом. Приходилось доказывать перед Сенатом, что упомянутый закон относится к устройству новых синагог, т. е. при наличии уже одного молитвенного дома, второй молитвенный дом, может быть открыт, если имеется 30 семейств, желающих его устроить, а что религиозные потребности евреев, которые не могут зависеть от того, набралось ли 30 семейств, должны быть удовлетворены на основании общего принципа веротерпимости. К счастью, Сенат разделил этот взгляд, и, таким образом, оказалось возможным устраивать молитвенные дома в селах и деревнях при наличии десяти взрослых евреев, т. е. числа, предписываемого, как минимальное, еврейским религиозным законом (допущено было даже облегчение, чтобы счет производился не по семействам, а по лицам).