СЛЕД, ОСТАВЛЕННЫЙ В ДЕТСКОЙ ПАМЯТИ ВОЙНОЙ - 17 Ноября 2013 - Юзовка-Сталино-Донецк: страницы еврейской истории

Приветствую Вас, Гость

Главная » 2013 » Ноябрь » 17 » СЛЕД, ОСТАВЛЕННЫЙ В ДЕТСКОЙ ПАМЯТИ ВОЙНОЙ

11:06 СЛЕД, ОСТАВЛЕННЫЙ В ДЕТСКОЙ ПАМЯТИ ВОЙНОЙ
Сегодня мы помещаем воспоминания Софьи Зайдман, родившейся в Киеве и проведшей послевоенные детские годы в нашем городе. Воспоминания были опубликованы на сайте "Опаленое детство". Я родилась в столице Украины в городе Киеве, на Подоле, на улице Хоревая. Свое детство я вспоминаю с трехлетнего возраста отдельными эпизодами. Помню детский сад. Разные игры во дворе. У нас было спокойное радостное детство. Весной 1941 года мы дети 6-8 лет вдруг почувствовали, что у взрослых какое-то тревожное настроение, разговоры о коричневой чуме, охватившей ряд стран и ползущей в нашу сторону. Всем двором, взрослые и дети, провожали мы каждого призывника, выросшего в нашем дворе, на фронт. Услышали мы от взрослых, что среди населения появились фашистские диверсанты, шпионы. Мы, детвора, чтобы помочь взрослым, бегали и выискивали подозрительных на наш взгляд, людей. В июне 1941 года началась война с Германией. В первый же день войны бомбили Киев, и мы прятались с мамой в бомбоубежище. Это был подвал, куда спускались по сигналу тревоги все жильцы нашего дома. Бомбёжки стали ежедневными, люди покидали свои квартиры и уезжали в другие города. Помню, как пришёл взволнованный папа и сказал, что мы должны всё оставить и бежать на последний пароход, который уплывает по Днепру через полчаса: немцы уже на окраине города. Мама, домохозяйка, растившая трёх детей, в этот момент совершила подвиг. Она молча взяла сумку, сложила еду, что была под рукой, взглянула на квартиру, полную мебели, вещей, посуды, и мы ушли, оставив всё на произвол судьбы. Я прижимала к себе самую свою любимую игрушку - спящую куклу. Мы, трое - папа, мама и я - побежали к пароходу. Мой старший брат Абраша уже ушёл добровольцем на фронт, а средний брат, Яша, уехал с дядей Мотей на Волгу, в город Казань. Пристань была запружена народом. На пароходе давка: мы с трудом протиснулись на палубу. Чтобы освободить место для людей, вещи выбрасывали в воду. Кто-то схватил мою куклу - у нее были голубые глаза и длинные чёрные косы- и выбросил её за борт. Я стояла, вцепившись в мамину руку, боясь шелохнуться, стиснутая со всех сторон обезумевшими от страха людьми, и слёзы текли по моим щекам. Мои родители Ревека Гиль и Арон Гофман. Киев, около 1930 г. Так пришёл конец моему беззаботному детству. Впереди были годы войны, голод, разруха. А пока мы плыли на пароходе по Днепру, направляясь к маминой родной сестре Фане, которая жила в городе Сталино (сейчас это Донецк). Мы уже подплывали к Днепропетровску, когда немцы стали бомбить наш пароход. К счастью, берег был уже совсем близко, и все бросились спасаться, как могли. Я и мама спрятались под какими-то большими досками, а папа побежал узнать, есть ли ещё какой-либо транспорт, чтобы продолжать путь. Выяснилось, что с железнодорожной станции уходит последний товарный поезд с платформами из-под угля. Мы успели вскочить на такую платформу, и поезд тронулся. Наступила ночь. Люди были чёрными от угольной пыли, кругом была темнота, и слышался только стук колёс. Я не спала, так как сидя, спать не могла, а лечь было негде: платформа была заполнена людьми. Вдруг я увидела высоко в небе зажжённые лампочки. «Мама, что это? Разве в небе могут гореть лампочки?» Оказалось, что это фашистский самолёт кружил над нами. Поезд замедлил скорость, чтобы дать возможность людям покинуть платформы. И вот мы снова на земле - возле станции Ясиноватая. По дороге ехала телега, запряжённая двумя лошадьми. Правивший ими человек предложил нам переночевать у него дома. «Это недалеко, - сказал он, - а утром я отвезу вас в Сталино». Впервые в жизни я, городская девочка, ночевала на сеновале, где незабываемо пахло свежим сеном, и впервые выпила кружку парного молока, которую принесла хозяйка. Утром хозяин отвёз нас на своей лошади в город Сталино, где жили тётя Фаня и дядя Арон Нудельманы. Семья Нудельман. Слева Фаня, моя тётя, справа Арон, муж Фани, в центре их сын Беня. Сталино, около 1940 года. Нас встретили с радостью и со слезами на глазах. Вокруг царила тревожная атмосфера, сводки с фронта были неутешительными. Фашисты быстро продвигались, захватывая города и сёла. В боях под Киевом мой старший брат Абрам был ранен. Пуля прошла от пальцев левой руки до плеча и застряла, не дойдя до сердца. Это его спасло. Брата отправили в госпиталь в Сталино, но мы ничего не знали друг о друге. В госпитале ему хотели ампутировать раненую руку. Он не соглашался на операцию, так как был левшой – все делал левой рукой. «Я без левой руки, как без рук», - говорил он. Пулю, застрявшую в плече, вытащили, а рука была сохранена. Правда, с вывернутой ладонью, но он пользуется ею по сей день. Брат послал записку тёте Фане и дяде Арону о том, что он находится в госпитале в их городе. Прочитав записку, мы все вместе сразу же поехали в госпиталь. Так счастливый случай свёл нас с Абрашей. Война шла за нами по пятам. Фашисты очень быстро захватывали один город за другим. Вскоре начали бомбить Сталино. Стало ясно, что надо ехать дальше. Как только Абрашу выписали из госпиталя, мы вчетвером отправились поездом на восток, в город Зеленодольск, где в семье дяди Моти находился мой средний брат Яша. Стучат колёса, за окнами мелькают густые зелёные леса, маленькие домики с красными черепичными крышами. Мы выехали из Украины и едем по территории России. Наконец приехали в город Зеленодольск, расположенный на берегу красивой, полноводной Волги. Здесь сняли квартиру. Помню, как хозяйские дочери взяли меня с собой кататься на лодке по Волге. Для меня это было незабываемое впечатление. Приближалась зима 1941 года. Становилось холодно, по утрам заморозки, а у нас с собой не было зимних вещей. Надо было перебираться в тёплые края. Мы решили ехать в Узбекистан, в город Андижан, где жила родная сестра папы - моя тётя Маня. Тётя Маня была красивая, добрая, внимательная женщина. С началом войны она сразу эвакуировалась со своей семьёй в Андижан и ко времени нашего приезда уже устроилась с работой и жильём. Итак, мы оказались в стране узбеков. Непонятный нам язык, обычаи, культура. Мы сняли жильё в узбекской семье. Во дворе, огороженном глухим забором из самодельных глиняных кирпичей, располагались две кибитки: одна хозяйская, а другая наша. Кибитки были построены из таких же кирпичей, как и забор, а внутри не было никакой мебели: ни кровати, ни стола, ни стульев. В нашей, вместо кровати, была лежанка из кирпичей. Мама не имела профессии. Она была эрудированной, смышлёной, знала несколько языков: идиш, русский, украинский и древнееврейский (иврит). Но, рано выйдя замуж, родила двух сыновей, а в дальнейшем и дочь, т. е. меня. Всё время своё она посвятила нам, своим детям. Теперь она начала искать работу и устроилась вязать мешки для хлопка. Мешки делались из очень грубой, толстой верёвки, и мама натирала руки до крови. Папа, глава семьи, всю ответственность за нас брал на себя и тяжело все переживал. Эвакуация, отсутствие денег, одежды, пищи, неизвестность с работой - всё это наложило отпечаток на его здоровье. По профессии папа был бухгалтер. Он сразу стал искать работу и, вроде бы, нашёл в каком-то детском учреждении, но заболел сердечно-сосудистым заболеванием и вскоре умер в госпитале... Абраша поступил на военный авиазавод техником. Яше в это время было 15 лет, он пошёл учиться в восьмой класс школы. Жили мы очень бедно. Помню, как было голодно. Мы ели картофельные очистки, которые ещё надо было найти, жёлтый жмых, затируху. Хлеб давали по карточкам. Никогда не забуду, как хозяйка-узбечка угостила меня пловом. Она называла меня Солдатхон (узбекское соответствие русскому имени Софа). Сложив ладони рупором у рта, она позвала меня громко и протяжно через весь двор: «Солдатхо-ну-у-у». Я побежала на её зов, и она жестами пригласила меня войти. В хозяйской кибитке пол был устлан коврами, на которых лежали подушки, предназначенные для сидения возле сандала. Это такой невысокий стол, укреплённый в центре пола. Под сандалом имеется углубление, куда помещают горячие угли для отопления кибитки. Я вошла и почувствовала такой аппетитный аромат, что, давно голодая, чуть не потеряла сознание. Я села на подушку и увидела на столике пиалу с пловом. Но рядом не было ни ложки, ни вилки. «Как мне это кушать?» - спросила я. Хозяйка сообразила и показала, что она ест руками, захватывая горсть риса пальцами. Я так не умела, а потому побежала в свою кибитку за ложкой. А когда вернулась с ложкой в руке, плова на столе не было: хозяйка подумала, что я не хочу есть, и убрала пиалу. Я не была капризной и плаксивой, но тут громко расплакалась. Хозяйка всё поняла и поставила пиалу с пловом передо мной. Она сидела и внимательно смотрела, как я ем ложкой. В дальнейшем я с ней подружилась, и мы понимали друг друга, объясняясь жестами. Помню, как её сын Камалдин даже покатал меня на верблюде. Они познакомили меня с девочкой-узбечкой из соседнего двора. Мы играли в мячик, и она считала на узбекском, а я на русском языке. Из-за плохого питания и тяжёлого быта (питьевая вода из арыка, кровать из кирпичей и прочее) я сильно заболела. Вначале врачи решили, что это воспаление лёгких, но потом меня положили в отделение брюшного тифа. Помню, мне не давали даже сухари, так как считали, что тиф надо лечить голодом. Я кричала на всю больницу: «Отдайте мои сухари! Я очень голодная, я хочу кушать, дайте мне что-нибудь поесть!» Я чуть не умерла, меня как безнадёжную больную уже собирались перенести в особое помещение, но, на моё счастье, в больнице работала врач из Москвы по фамилии Беленькая. Она сказала маме, что меня немедленно нужно забрать из больницы и кормить обычной пищей. «Пан или пропал», - сказала она. Мама на руках принесла меня домой: я была кожа да кости и не могла ходить. Это было очень верное решение! Через несколько месяцев врачи этой больницы удивлялись, как я поправилась и подросла. Большая заслуга в этом не только мамина, но и девушки Ани, жившей с нами по соседству. Она познакомилась с Абрашей, и молодые люди полюбили друг друга. Семья Ани не бедствовала, и Аня имела возможность приносить мне каждый день тарелку молочного супа с рисом или лапшой. Помощь эта была своевременной. Мне пора было начинать учёбу в школе, но из Самарканда, куда выехала мамина родная сестра Клара с семьёй, пришла телеграмма: «Срочно приезжайте, Клара умирает». Мама решила взять меня с собой и ехать на помощь в Самарканд. Абраша работал на военном заводе, ему нельзя было трогаться с места, а Яша из 8-го класса перешёл сразу в 10-й и в это время заканчивал школу. Впоследствии Яша поехал в город Коканд и там поступил в химико-технологический институт имени Менделеева, который был эвакуирован из Москвы. Ему тогда было только 16 лет, и его приняли только потому, что он сдал все вступительные экзамены на «отлично». В Самарканде мама стала помогать по хозяйству в семье тёти Клары, которая лежала вся жёлтая, исхудавшая и умирала от тропической малярии. Мы прожили с мамой в Самарканде примерно полгода. Ушёл 1942 год, и наступил 1943-й. Битва под Сталинградом положила начало перелому в войне. Наша армия стала победоносно наступать, освобождая один город за другим. Был освобождён и Ворошиловград, из которого эвакуировалась семья тёти Клары. Но тете Кларе не довелось вернуться в родной дом. К этому времени тётя Клара умерла… Её мужу, дяде Сёме, вскоре сообщили, что в связи с освобождением города ему необходимо срочно вернуться и как главному инженеру приступить к восстановлению трамвайной сети. Ему предоставили вагон-теплушку, и он, вместе со своими детьми Зориком и Людой, взял также нас с мамой. Так я вернулась в 1943 году на Украину. Мы приехали в Ворошиловград в феврале. На улицах был мокрый снег, перемешанный с грязью, дома разрушены, кругом груды камней, разбитых кирпичей. Уцелевших домов было несколько. В одном из них поместили дядю Сёму и всех нас. Теперь у нас была нормальная квартира. С питанием тоже стало сносно, так как дядя Сёма получил право на паёк. Но он работал много, напряжённо, чаще на улице, чем в помещении. Резкая смена климата (после жаркого Узбекистана - промозглая ветреная погода в Луганске), недавняя потеря жены - всё это сломило его. Дядя Сема заболел и через две недели после приезда умер... Мама осталась с тремя детьми в незнакомом городе, без профессии и без жилья, так как нас после смерти дяди Сёмы попросили освободить квартиру. К этому времени институт, в котором учился Яша, из Коканда вернулся в Москву, так что теперь Яша жил в Москве. Он решил помочь маме и забрал Зорика в Москву, к себе в общежитие. Мама осталась со мной и Людой. Нам предложили подвальное помещение разрушенного дома, с маленьким окошком на уровне земли. В этом доме до войны была, по-видимому, библиотека или книжный магазин, потому что среди глыб кирпичей валялось много различных книг. Для меня это был подарок судьбы. Я всё ещё не ходила в школу, но читать научилась самостоятельно и читала всё, что попадалось под руку. Мне уже было 9 лет, читала я довольно быстро и очень любила это занятие. Теперь я находила книги прямо в развалинах перед окном. Попадались очень серьёзные для моего возраста, например, «Хроника времён Карла XII», но были и более лёгкие «Дети капитана Гранта». Я так увлекалась чтением, что не замечала, когда наступал вечер, а электричества у нас не было, и я продолжала читать при свете луны. Наконец мамочка нашла работу ночного сторожа в столовой, а днём училась на курсах медсестёр. Теперь я могла пойти в школу. Это была осень 1943 года. Одна, без мамы, пришла я в первый класс. Учительница проверила, как я умею читать, писать и считать. Она сказала, что читаю я, как в пятом классе, считаю, как во втором, а писать ручкой не умею совсем (меня ведь этому никто не учил!). На следующий день я решила пойти во второй класс. Здесь меня опять проверили, и учительница сказала: «Ты молодец, что научилась сама читать и считать, но писать, правильно и красиво, научат тебя в первом классе, там ты будешь отличницей, и так пойдёт дальше». Я не знала, что выбрать, и на следующий день пошла в первый класс. Думаю, что было ошибкой. Надо было начинать со второго класса, а писать я бы научилась потом. В первом классе я всё внимание обратила на письмо. Писать пером, макая его в чернильницу, и при этом не делать клякс на бумаге, было не так просто. Когда учительница проверяла тетради, она поручала мне рассказывать перед классом какие-нибудь истории, сказки, чтобы все сидели тихо. Начитавшись книг, я рассказывала придуманные мной сказки. В этих моих сказках существовали рядом как реальные события войны, так и события сказочные, а героями обычно были: баба Яга, Кощей Бессмертный, злой волк, разбойники. Дети слушали меня с большим интересом. Иногда я заходила в тупик и не знала, как продолжать, тогда учительница подсказывала мне, что будет дальше. Помню, как на сцене перед всей школой мне вручили американский подарок за отличную учёбу. У меня не было обуви: я заматывала ноги в газету, а сверху надевала резиновые ботики; не было верхней одежды, так как из прежней я выросла. И школа преподнесла мне подарок: ботиночки и пальто-плащ. Эти вещи были присланы американцами в помощь нам, советским детям войны. Шестимесячные курсы, на которых училась мама, готовили медсестёр для фронта. Мама училась на «отлично», усвоила хорошо латынь. Оказалось, что у неё призвание к медицине. На фронт её не послали из-за возраста, а также потому, что на иждивении у неё было двое детей. Теперь надо было решать, как нам жить дальше. В подвале, где находилось наше жильё, было темно и сыро. Люда заболела экземой. Мамочка вылечила её с большим трудом, применяя и народные средства. Но Люда росла слабым ребёнком, и, в голодное время, ещё страдала отсутствием аппетита. Люду я любила и как старшая сестра заботилась о ней. Мы с ней всё делили пополам. Маме было очень трудно прокормить нас. Мы все были разуты и раздеты. Одежда, оставшаяся после тёти Клары, не подходила маме по размеру, так как тётя Клара была небольшого роста, худой и хрупкой. Все серьёзные решения мама обсуждала со мной, потому что я была старшей. Мы с мамой решили ехать к родным в Сталино, где у дяди Арона сохранился дом, и многие из родственников, потерявших свои квартиры, съехались сюда. Тётя Фаня умерла, а Беня, их сын, был в армии, так что дядя Арон Перельман жил сначала в этом огромном доме один. Но, когда все съехались, дом стал похож на Ноев ковчег. Это были в основном родственники со стороны моей мамы. Дядя Петя Вепринский, преподаватель зарубежной литературы; его родная сестра Мита - врач; их родители, тётя Соня и дядя Илья, - преподаватели английского языка; родной брат мамы Петя Гиль - преподаватель истории, а его жена Вика - преподаватель музыки; их сын Боря Гиль был наш ровесник. Сейчас, Боря Гиль - детский хирург, живёт в Иерусалиме. Итак, мама со мной и Людой приехала в Сталино, в дом своей родной сестры Фани, которой уже, к большому сожалению, не было в живых. Дядя Арон встретил нас приветливо. Он выделил нам комнату и разрешил пользоваться фруктами из сада, росшего вокруг дома. Мама устроилась работать медсестрой в детском санатории и, по совместительству, в детской больнице. Я начала учиться во 2-м классе женской школы. Помню, как меня за отличную учебу наградили путёвкой в лагерь одарённых детей. Это было уже в третьем классе. Остались в памяти наши детские выступления, игры, особенно - прощальное факельное шествие. Мамочка работала с утра до вечера, и я целыми днями была предоставлена самой себе. Мне нужны были книги, я очень любила читать, а детских книг у меня не было. Война подходила к концу, но кругом была разруха, и детские библиотеки в освобождённых городах отсутствовали. Я всё же нашла выход из этого положения. Дядя Петя был преподавателем западноевропейской литературы и главной ценностью для него были книги. Он их бережно хранил и в доме дяди Арона, прятал под замок в шкафу. Когда я попросила его дать мне почитать какую-нибудь книгу, он сказал, что я для них ещё маленькая. Тогда я, в тайне, подошла к заветному шкафу, потянула на себя закрытую дверцу, просунула внутрь свою тонкую руку и вынула одну книгу. Это были рассказы Джека Лондона. Я быстро прочитала эту книгу и вернула её на место тем же способом. Вскоре я рассказала дяде Пете, что прочитала несколько книг из его библиотеки. Убедившись, что книги чистые и целые, а я легко отвечаю на его вопросы по их содержанию, дядя Арон согласился впредь давать мне их читать. Так я проводила своё свободное время. В остальное время я делала уроки и помогала дяде Арону ухаживать за деревьями и кустами, поливать цветы и собирать поспевшие фрукты. В мае 1945-го года кончилась война. Наша армия победила! Помню радостные лица людей, песни и танцы прямо на улице. Я в окружении самых близких моему сердцу людей. Стоят (слева направо): муж Григорий, сын Михаил, сестра Люда. Сидят: дочь Ольга, братья Яков и Абрам Софья Зайдман
1 2 3 4 5 Нравится Категория: Горькие дни войны \| Просмотров: 1091 \| Добавил: Liza \| Рейтинг: 0.0/0

Всего комментариев: 0