Как я стал и был врачом в Израиле - 8 Сентября 2012 - Юзовка-Сталино-Донецк: страницы еврейской истории

Приветствую Вас, Гость

Главная » 2012 » Сентябрь » 8 » Как я стал и был врачом в Израиле

21:36 Как я стал и был врачом в Израиле
Сегодня публикуем еще один рассказ Семена Талейсника о первых шагах в Израиле. Достигнув пенсионного возраста в стране исхода (в Украине), я ещё недолго поработал там до отъезда в Израиль и решил, что на этом надо поставить точку в своей трудовой деятельности. Когда вслед за детьми я репатриировался на свою историческую Родину, мне уже стукнуло 64 года. До получения пособия по возрасту мне оставалось полгода, и я пошёл в ульпан (курсы по изучению иврита), попутно получив бумагу о положенной мне третьей академической степени как кандидату медицинских наук и доценту кафедры нейрохирургии, в основном, для самоуважения. О врачевании я и не помышлял, учитывая возрастные особенности, уровень владения языком и имея представление о множестве более молодых врачей-репатриантов, с трудом получавших или не получивших лицензию на право работы в стране по профессии, не устроенных по специальности или вынужденных задумываться об изменении таковой. Кроме всего, я ведь всю жизнь был и до мозга костей оставался хирургом, не смея вообразить даже, какой из меня толк вне операционной!? Однако чудеса на Святой Земле только начинали открываться для меня... Я проработал в стране исхода 40 лет нейрохирургом, преподавал 35 лет студентам и врачам на курсах усовершенствования, много и неплохо оперировал почти на всех отделах нервной системы. Правда, докторскую диссертацию мне «завалили», но она только усугубила бы моё положение в клинике и в институте из-за конкуренции с национальными кадрами... А менять место работы и жительства в моём возрасте было просто нереально и ни к чему. Уж лучше было оставаться доцентом. Тем более, что маячила уже перспектива уехать в Израиль, куда начали один за другим перемещаться дети... После "успешного" окончания ульпана, отлежавшись, накупавшись, начитавшись, насмотревшись телевидения по всем его каналам, изъездив Израиль с экскурсиями вдоль и поперёк - в автобусах, с детьми на их машинах, сдав с 5-го захода вождение и со 2-го теорию, подтвердив мои многолетние права, а также порыбачив за свои же деньги, но ничуть не устав при этом, как должно было бы случиться с пенсионером в 65 лет, я подумал, что настала пора зарабатывать деньги в дополнение к тем пособиям, которые даёт мне страна только за то, что я еврей и «осчастливил» её своим возвращением. В конце концов, доцент, ухаживающий за престарелыми и больными, нуждающимися в посторонней помощи, для Израиля не такая уж новинка. Тут-то и начал я возить прогуливаться на коляске вначале старика, перенесшего инсульт, с которым не было и не могло быть бесед не только из-за языкового барьера, но и по причине отсутствия у того членораздельной речи. Вскоре медсестры, работавшие в фирме, решили меня использовать на более квалифицированной работе, и я был прикреплён в той же роли к своему коллеге - бывшему доценту кафедры оперативной хирургии, перенесшему полиомиелит, что, однако, не помешало ему проработать всю жизнь преподавателем в медицинском ВУЗе. Ну, что сказать? Настала совершенно другая жизнь: мы уезжали в парк и вспоминали, обсуждали, решали и спорили. Общность профессий и положения в ВУЗах, а также судьбы наших детей, пробивающих себе дорогу в новых и непривычных ситуациях эмиграции, - всё это сближало нас и, как мы убеждались в диалогах, компенсировало в какой-то мере и нашу неудовлетворённость, связанную с переменой морального, материального, профессионального и социального статуса. Сын, врач-реабилитолог, настоял, и я с трудом преодолел свою нерешительность в попытке получить разрешение на работу врачом в Израиле. Профессор согласился на прохождение мною стажировки в клинике нейрохирургии при условии, что оплачивать мне ничего не будут, так как я пенсионер и уже, в общем-то, не подлежу... Я поупирался, но согласился, попросив разрешение сохранить для меня по совместительству статус "сиделки" и относительно свободный режим посещения клиники. На что я рассчитывал? Сам тогда я не мог внятно ответить на этот вопрос, но, разумеется, хотелось посмотреть, как живут и работают мои коллеги, как и чем оперируют, быть может, чему-нибудь ещё научиться, узнать что-нибудь новое для себя. О дальнейшем не думал, так как каждый день убеждался, что без языка ни я, и никто другой никому здесь не нужен. Если бы не врачи и, особенно, сёстры-олимы (новые репатрианты), переводившие мне многое на русский и помогавшие учить слова на иврите, я был бы, что называется, баран бараном. Понятно, что с моим стажем я многое понимал и без перевода, но у меня не было или почти не было обратной связи с коллегами-израильтянами. Большая часть докторов, особенно старшие коллеги, относились ко мне почтительно, вежливо, а молодёжь смотрела мимо меня и без особого энтузиазма пыталась помочь. Я просиживал бОльшую часть времени в операционной, тем более, что там обычно и болтают немного. Старался, как мог, даже посещал клинические разборы и конференции, где понимал мало, но читал анализы и рентгенограммы, что мне было понятно. Побывал я у профессора и у ведущих специалистов клиники в их домах, разумеется, по приглашениям, где при мне обсуждались последние статьи из научных журналов. Я не могу сказать, что чувствовал себя легко и свободно на этих рандеву или посиделках в шикарных квартирах, где все говорили на непонятном мне языке, забывая о моём присутствии, но какие у меня могли быть претензии к ним? Не могли же они переводить мне всё, о чём шла речь. Это делало меня несколько чужим среди своих и, порой, даже лишним, но я одёргивал себя, напоминая себе самому, что я добровольный эмигрант и меня сюда никто не тянул, разве что судьба... Надо было адаптироваться или, как здесь принято говорить, абсорбироваться (в химии это значит полностью поглотиться веществом-поглотителем, абсорбентом). По капельке пытался впитывать информацию, постоянно решая кроссворды и ребусы на иврите. Одновременно я познавал быт профессоров Израиля в их домах или квартирах, с любопытством рассматривая обстановку, картины, скульптуры, реликвии. И вспоминал, насколько скромнее жили наши профессора, а многокомнатные и высокие квартиры не идут ни в какое сравнение с теми, где я бывал и видел... А автомобили здесь уж точно "не роскошь", хотя у иных и роскошные, а "средство передвижения". А в совке - это была не только роскошь, но и предмет зависти и повод к подозрительности в отношении материальной возможности его покупки (откуда деньги-то?) и метода приобретения... Окончив первичную стажировку, я получил положительную характеристику с основным замечанием о необходимости подучить язык. Вскоре я оказался приглашённым на собеседование для решения вопроса о выдаче мне лицензии. Вот туда я решил не показываться, чтобы не опозориться окончательно, но все домашние в один голос ополчились и настояли: ну что ты теряешь? Это был их основной аргумент, и я сдался, понадеявшись и на русский «авось», и на нашу привычную присказку "эх, была-не-была!" К собеседованию у меня была подготовлена полуироничная фраза на иврите о том, что я хочу умереть врачом, а не пенсионером, вызвавшая у моих пожилых коллег, призванных оценить мой потенциал как носителя лицензии, неподдельный испуг, и оказалась отвергнута ими как неоправданная. Экзаменаторы были благосклонны и даже позволили мне высказать другое мнение по специальному (нейрохирургическому) вопросу, признав мою компетентность. Короче говоря, через неделю я получил письмо о том, что мне будет выдано временное разрешение, которое нужно подтвердить практической работой в течение года, после чего будет выдано постоянное. Я понимал, что моя лицензия не даст мне никаких преимуществ по сравнению с молодыми, поскольку ни с кем из них я не могу конкурировать, но постоянная всё же улучшит общую картину числа получивших его репатриантов. Однако вскоре по рекомендации врача-анестезиолога, с которым мы работали в одной клинике ещё в Донецке, я был принят на работу в частную клинику пластической хирургии в должности дежурного врача. На предложенную ставку никто, конечно, кроме меня и уже работавших там пожилых врачей, претендовать не стал бы, но и мне нельзя было зарабатывать больше положенного для лиц, получающих пособие по старости и социальную надбавку. Во время дежурств, в основном ночью, я следил за жизненными показателями у пациентов, перенесших пластические операции, делал перевязки, инъекции и вливания, переливал при необходимости кровь. Всё это было для меня привычным делом, хотя, будучи до переезда в Израиль ведущим хирургом в нейрохирургической клинике, я в основном оперировал. Трудности я испытывал не в непосредственной работе врача, а при контакте с больными или родственниками пациентов. Мои знания иврита были всё ещё на самом начальном уровне, и выручали меня русскоязычные медсёстры и их помощницы. Теперь мне смешно, но тогда в ответ на вопрос: @Кама зман царих од коев?" (Сколько времени ещё будет болеть?) я, ничтоже сумняшеся, бывало, отвечал бодро: «Од хаци шана!» (Ещё полгода) вместо «шаа» (час), внезапно наблюдая испуганные глаза мамы и слёзы её дочери, исправившей форму своего носика с обещанием прекращения боли на второй день. Тем не менее, через год после начала работы в клинике я получил положительную рекомендацию для замены временного разрешения на постоянное и проработал 4 года до тех пор, пока не появился случайный молодой доктор и меня уволили. Конечно, не все «коренные» израильтяне, вернее, старожилы, ибо иммигранты составляют основу народонаселения этой страны, относились к нам, приехавшим «на всё готовое», положительно и радушно. Особенно те, которые тоже некогда, в период становления государства и войн, испытали немало трудностей, и у них не было таких льгот, какие получили мы, репатрианты большой алии девяностых годов. Старожилы Израиля, главным образом, выходцы из стран Африки и Азии (сефарды), да и европейские евреи (ашкеназы) увидели в нас конкурентов с дипломами о высшем образовании, людей более высокой культуры и невзлюбили этих "чужих паразитов" с первых дней. Мало того, что мы претендовали на рабочие места, нередко занимаемые местными непрофессионалами, но нам ещё государство давало деньги на жизнь, приобретение бытовых товаров и на съем квартиры, а некоторым - социальное жильё. А пожилым - пособие по старости, прожиточный минимум, различные льготы, Германия - компенсацию за потерю имущества во время войны и эвакуацию... Некоторые откровенно не любили нас, и мы были для них снова чужими среди своих. Другие терпели, но была и третья, бОльшая часть общества, помогавшая, а главное, понимавшая нас, репатриантов-эмигрантов, оставивших всё в стране исхода: работу, квартиры, имущество, налаженный быт, менталитет окружения и язык. Иврит, вернее, его незнание, низводило нас на низшую ступень общества, и на меня как врача свысока смотрела самая младшая медсестра, а то и нянечка... Некоторые снисходили до помощи в переводе, другие отмахивались, хотя были и терпеливые благородные люди, помогавшие и исправлявшие слова, окончания, ударении...Это было нелегко для самолюбивых, заносчивых и людей со сниженным пониманием критики и юмора, ибо можно было и плакать от досады и тупого непонимания, но можно было и смеяться от души над тем, что сказал, порой неправильно, порой приблизительно, а порой совсем наоборот или выдал слово, означающее в переводе на русский глупость или нецензурщину. Врачи, инженеры, работники культуры, которых в процентном отношении, конечно, оказалось многовато для такой небольшой страны при отсутствии рабочих мест и вакансий, даже при наличии хоть какого-нибудь иврита должны были убирать улицы, подъезды, квартиры, ухаживать за больными, немощными и стариками... СМИ в Израиле и особенно в России, уже не осуждая выезды евреев, всё же писали о профессорах и доцентах, работающих на уборке или на стройках. Действительно, несмотря на всяческие пособия, люди хотели найти возможность подработать, ибо жить полноценно на получаемые деньги и оплачивать квартиру, учёбу и развлечения детей, желание прилично одеваться (особенно молодым) и «привыкать» к изобилию продуктов после пустых прилавков в стране исхода в ту пору, было невозможно или тяжело. Но это было только в начале трудного периода абсорбции. Однако для пожилых устроиться на работу осталось проблемой, и они соглашались на любую посильную работу. Тем не менее, я за эти годы смог подрабатывать ещё в трёх местах, опять же в частных клиниках. В другой, расположенной рядом клинике пластической хирургии, я подрабатывал аккордно, подменяя штатного врача по его просьбе, либо когда просто некому было дежурить после внеочередной операции. Наряду с этим, я лечил направленным лазерным лучом пациентов с повреждениями спинного мозга и периферических нервов на дому, в гостиницах и в больницах. Причём с аппаратом, довольно громоздким и отнюдь не из лёгких, я перемещался пешком, на общественном транспорте или в такси, так как своей машины у меня не было. Репатриант, получаюший пособие по старости, не имеет право на личную машину, так как это свидетельствовало бы о материальном достатке и автоматически лишало его надбавки к пособию по старости - прожиточному минимуму. Следом за тем меня, как дешёвую рабочую силу, да ещё вполне дипломированную и квалифицированную, пригласили в одну из клиник по лечению импотентов. Там я успешно делал уколы в причинное место и получал почасовую оплату, а пациент, уколовшись, спешил получить или доставить удовольствие. Моя жена по этому поводу остроумно заметила, что я "прошёл большой творческий путь от головы к головке»… Несколько скабрезно, но, по сути, верно. В вышеупомянутой клинике также была внедрена новая методика лечения геморроя без операции. Геморроидальные узлы «отпадали», «удушенные» накинутыми на них с помощью специального инструмента резиновыми петлями, препятствующими их кровоснабжению. Как бывший доцент, правда нейрохирург, я освоил и эту манипуляцию. В один прекрасный момент хозяин клиники задумал начать пересадку волос по японской методике, выписав специальные шприцы, и мы, доктора, начали вживлять волосы, взятые из лоскута на затылке, где они дольше сохраняются, в те места, где их не хватало. Для взятия лоскута потребовался хирург. Хозяину повезло, ибо у него уже был готовый, и не просто хирург, а нейрохирург, всю жизнь имевший дело с лоскутами кожи на голове. Так я начал участвовать в пересадке волос, осуществив не менее 30 операций. Во всё время моего врачевания в Израиле, моей «бурной врачебной деятельности», я был постоянно востребован в тех клиниках, где была нужда в дешёвой квалифицированной (всё же доцент да ещё с лицензией!) рабочей силе. Должен признаться, что, несмотря на минимальную оплату моего труда, я всё же смог, благодаря этим денежным заработкам, поездить по Европе - увидеть Париж, Лондон, Италию, Бенилюкс - почти не потратив денег из своего пособия. Ничего подобного я не мог бы себе позволить в Союзе. Набрав трудовой врачебный стаж, равный 45 годам, я перестал врачевать. Теперь же только вспоминаю об этом и рассказываю читателю в своих «Записках врача». Семен Талейсник
1 2 3 4 5 Нравится Категория: Дончане в Израиле, израильтяне в Донецке \| Просмотров: 2370 \| Добавил: Liza \| Теги: Израиль, Донецк, Семен Талейсник \| Рейтинг: 5.0/1

Всего комментариев: 0