Когда же обычное мацовое тесто мы гнали для квадратной машинной мацы, миксеры мыли кажд

ые 18 минут. Этим тоже я занимался. Движения должны быть быстры и отточены как у иллюзиониста. Это как разборка и сборка автомата в армии на скорость. Время пошло! 

  

Ключом ударяешь по тяжёлым лопастям винта, чтобы сыпалась мука и видны стали пазы, куда вставить ключ. Проворачиваешь, р-раз! Винт в одну сторону, разные резинки и уплотнители в другую. Всё надо отмыть и высушить за 17, 17 с половиной минут идеально, потому что миксер ещё должны потом опять собрать, проверить и подать под загрузку. А уже снова сработал таймер, ревёт сигнал и новый миксер откатывают по рельсам на мойку. 

  

С трубой и бункером, на колёсиках и рельсах миксер похож на бастионную пушку времён Крымской войны, где командовал на редутах горбоносый адмирал с безусловно еврейской фамилией, стоит только правильно поставить ударение на первом слоге – Нахимов. Помните, у молодого офицера Льва Толстого в его «Севастопольских рассказах»: «Какой-то солдат, по-видимому, из жидов…». Меня угнетает, что многие из нас, евреев, теперь «из жидов» не на самом деле, не по-настоящему, как бы «по-видимому». Вы поняли, что я имею в виду: сторонимся мы нередко своих корней. 

Не хотим быть евреями, даже уже здесь, на Святой земле, где нам уже никто и ничто не мешает. Евреи – святой, избранный народ, постоянно выясняют между собой, кто из них религиозный, а кто «светский», торгуются, кому обязательно исполнять заповеди, а кто от них, как нам кажется, свободен. Есть на этот счёт даже меткое идишское выражение «коп ин колошен» (голова в калошах). Песах хорош тем, что хоть на короткое время у многих есть возможность разуть голову и вновь себя евреями почувствовать. 

  

Здесь, в цехах мацепекарни, бородатые еврейские солдаты в чёрных кипах – пилотках воинства Шехины (божественного присутствия) катают свои вечные орудия, защищая свою независимость, право во все времена оставаться собой, единым народом, с собственной священной историей. 

  

За час вымоешь три миксера, потом час обсыхаешь у печи, весь мокрый, как мышь. Хорошо, я из Донецка привёз с собой отличные калоши, калоши настоящие, красивые, блестящие… Не на голову, не подумайте, на ноги. Не знал, где бы их приспособить в Израиле. Но вот и пригодились. 

  

В прежние времена, когда миквы для омовения устраивали в прорубях; когда, как говорят наши мудрецы, ледяные миквы и нетопленные синагоги были холодными, но сердца были горячими, к правилам ритуальной чистоты совсем строго относились. А сейчас поди заставь наших рабочих просто руки помыть после городского автобуса перед тем, как они мацу начнут собирать с конвейера по 13 штук в пачки, не говоря уже о том, чтобы, как положено по ритуалу, сделать нетилат-ядаим. Да и кто знает, что это такое и как оно делается, это самое «нетилат», если в коллективе половина неевреев? 

  

Объявляют, конечно, по трансляции после обеденного перерыва: «Всем сделать нетилат-ядаим». Но, во-первых, никто ведь не проверяет, пионерских сантроек в мацепекарне нет, также точно, как и никому нет дела до того, что там ты принёс с собой на обед и ел, может (и даже наверняка) свиную колбасу из русского магазина, а потом этими же руками пошел собирать мацу в пачки.

Я однажды этот вопрос ребром поставил, мне ответили, что по законам кашрута это не страшно, потому что несоизмеримы по объёму количества кошерной массы теста и некошерных частиц, что на немытых ладонях. 

Вот всё у нас как-то условно, все на уровне сравнений и «элементарных частиц», всему найдут галахическое объяснение, вместо того, чтобы просто пойти и без всяких мудрёных святых отговорок со ссылками на источники вымыть руки с мылом. Уж куда элементарнее? В конце концов, у нас уже и сами евреи условные. В нём капелька еврейской крови, случайно передавшаяся в поколениях на удачу не по отцовской, а по материнской линии, и он еврей. И с головою при этом нередко в калошах. Мне лично от всего этого бывает и грустно, и тошно, и смешно… 

  

В кфар-хабадской мацепекарне работали с нами зэки из тюрьмы в соседнем городке Рамле. На тот момент – сокамерники религиозного авторитета Арье Дери. Рассказывали нам, что он от нечего делать лекции на религиозные темы им за решёткой читал. 

  

По утрам зэкам этим давали автобусик, и они приезжали на работу сами, без охраны: бежать в Израиле некуда, да и незачем. Хорошие были ребята, главное – отзывчивые и внимательные к другим. Бывало, топаешь на работу от перекрёстка мимо мокрой от дождя апельсиновой рощи, твой же товарищ из свободных граждан мимо на собственной машине на работу промчится, не остановится, только грязью тебя обдаст. А эти обязательно, подвезут. 

  

Работал у нас зек-Лёня, москвич, в прошлом режиссёр центрального телевидения. Он, в частности, в своё время готовил такую известную музыкальную программу, как «Шире круг». Однажды мы с ним выпили по стаканчику водки, потому что он приехал на работу сильно взволнованным и долго не мог успокоиться. Оказывается, он пригрел в камере бездомную кошечку, а у него её по-подлому забрали, когда он был в пекарне и отправили кошку на живодёрню. Так он там такую забастовку устроил, всю тюрьму на уши поставил. 

  

«Морду в Израиле не бей никому», — поучал меня один из наших тюремных помощников, горячий грузинский парень, почти так и не увидевший красот нашей прекрасной страны, поскольку вскоре после репатриации сразу надолго угодил в камеру за драку с отягчающими последствиями. «Вызовут полицию, сядешь надолго». А как не бить, если достали уже? Если частенько встречаешь мошенников, обманщиков, врунов, а полиция на наши заявления никак не реагирует. Кто меня защитит? Гистадрут? Сладкоголосые депутаты наши, которых мы себе избрали? Хочется воскликнуть вслед за Станиславским: «Не верю!». 

  

  

Нет, хозяева иерусалимской мацепекарни «Иегуда-мацот» – семейство хасидов Людмиров – люди очень хорошие, грех жаловаться. Мой непосредственный начальник Исраэль Людмир, начальник отделения миксеров, всегда поинтересуется у рабочего,  пообедал ли тот сегодня, есть ли у него напарник, не трудна ли работа. Когда просил подмести муку и крошки вокруг своего рабочего кресла, где он между делом читает Талмуд, Хасидут и Танию, делал это таким тоном, как будто не я у него работаю, а он у меня. А говорят, что при капиталистическом способе производства хозяин-шкуродёр с тебя семь потов выжмет. Бывало, я от усталости начинал халтурить, а Исраэль делал вид, будто этого «не замечает». Не, хороший был мужик! 

  

Самые великие еврейские цадики в истории нашей не проходили мимо угнетения евреев евреями. Знаменитый раби Леви-Ицхок из Бердичева, (где я однажды сладко спал на полу на вокзале в пору своей солдатской юности, подложив скатку шинели под голову), заявил в синагоге при большом стечении народу в праздник, узнав, как тяжко трудятся местечковые дети и женщины в мацепекарнях у иных жестоких хозяев: «Недоброжелатели наши – антисемиты клевещут, будто пасхальная маца замешивается у нас на крови невинных. Но ведь это правда! В ней кровь и пот сотен несчастных трудяг, которые встают затемно и тяжко работают без отдыха от зари до зари!». 

  

Тяжёлый труд не так страшен, скажу по себе. Когда он на благо, то в удовольствие, как бы ни был труден. Но ужасно, когда тобой понукают, чуть ли не по рукам тебя бьют, как Ваньку Жукова, если что-то не так сделаешь. Чувствуешь себя, будто в концлагере. А что-нибудь вякнешь поперёк или заступишься за товарища, есть шанс вылететь на улицу. В Торе написано, как Моисей в Египте на кирпичах убил злого надсмотрщика. У многих из нас не раз возникало желание набить морду кому-нибудь из местных капо. Я однажды даже готовился специально, обдумывал такую операцию, вынашивал такой план: момент выбирал, чтоб без свидетелей, и фразу прокручивал в голове, репетировал про себя на иврите, которая сопроводит резкий удар под дых одному гаду: «Ах, ты старая сволочь!». Но так не получалось, чтоб в цехе никого. Может оно и к лучшему…

  

Дед у нас в Кфар-ХАБАДе был из заключённых, проникновенно так молился у печи, если выпадала свободная минута. Говорят, сидит уже лет 17 за убийство. Меня как-то рядом с ним поставили горячую мацу отгребать. Она дымится, горит, как бумага. Впечатление такое, будто по костру ходишь, только не ногами, а руками. Есть у некоторых народов такая национальная забава, у болгар, кажется. Но мы, простите, не болгары, думал я сам себе. Я не Киркоров. Потом я приловчился: главное горячую мацу в пальцах не задерживать, а одними кончиками легко и мгновенно дальше отбрасывать, отбрасывать, отбрасывать, без остановки. Ну, эти-то, думаю, зэки, им каторжные работы положены, а мне такое за что? 

  

Иногда в громадной автоматической печи длиною сорок шагов (я измерял) на «Иегуда-мацот» случался пожар. Я обожал такие моменты. Полноценно бороться с огнём можно было только тогда, когда конвейер вынесет пламя наружу. С огнетушителями наперевес смена молча ждала. В такие минуты можно было передохнуть, расслабиться и удовлетворённо подумать: «Гори она огнём, эта работа!». 

Материал опубликован на сайте "Киев еврейский"