Главная » 2013 Апрель 7 » Один день на "неизвестной" войне
16:05 Один день на "неизвестной" войне | |
С каждым днем становится меньше тех, кто принес Победу в Великой Отечественной войне. 5 апреля 2013 года в 90-летнем возрасте покинул наш мир Борис Наймарк, герой рассказа, опубликованного в книге Б. Герценова "По обе стороны войны".
Вечная ему память!
Неотправленное письмо
На войне он был трижды ранен в течение дня и один раз похоронен. За мужество в боях награжден орденом и медалями. А семь лет назад судьба привела его в Соединенные Штаты Америки. Теперь он с родней живет в Денвере, Колорадо, учит язык и историю страны - готовится к вступлению в американское гражданство.
Когда в школе предложили написать домашнее сочинение на две с половиной тысячи слов, внук Игорь вложил в эти слова военную судьбу своего деда. Сдал учителю, но тот, прочитав, пожал плечами, с удивлением спросил:
- Это правда? Ты не преувеличиваешь?
- Что вы?!
Ученик подтвердил подлинность описанного строкой из письма своего дедушки другому деду, тоже участнику давней войны союзников с Гитлером: "...пишу о своей жизни в стиле исповеди, а в исповеди не врут..."
- Если так, соберем весь класс, и ты расскажешь, как русские, наши союзники, воевали против фашистов.
Позднее Игорь рассказывал, с каким вниманием вслушивались в каждое слово его одноклассники, как снова и снова расспрашивали его учитель, мальчики и девочки, правда ли все это? Было видно, о Великой Отечественной войне, ставшей важной частью Второй мировой войны против Германии, юные американцы и их многоопытный наставник знают только понаслышке. И вспомнился кинофильм, ходивший по советским экранам много лет назад под красноречивым названием "Неизвестная война" (неизвестная, конечно, для Запада). И я совсем недавно узнал, что письмо, из которого Игорь почерпнул факты о том, как воевал его дед Борис Маркович, оказывается, было написано еще в январе 2001 года по моей просьбе и для меня, но так и не отправлено: не по забывчивости, а из скромности, потому что автор описывал себя в бою.
А тут я сам явился в Америку - проведать наших общих родственников, и пришлось упрашивать отдать его мне, адресату. Хотя пролежало написанное в ящике стола ровно два года, актуальности не потеряло: там правда о прошлом, о великой битве. Об одном дне злоключений солдата по имени Борис Маркович Наймарк.
Сквозь огонь и воду
Это ставшее устойчивым изречение, напоминающее о людях мужественных, прошедших сквозь немыслимые испытания, отношу к одному из своей родни - солдату Борису. Он вырос в Украине, на войне только за один день испытал такое, что иному и на целую жизнь хватит.
А было это холодной осенью 1943-го, после победы в Сталинграде. Гитлеровцев уже гнали из Украины, но они никак не хотели смириться с поражением - укрепились на высоком правом берегу Днепра. Река местами так широка, что дала знаменитому Николаю Гоголю сочинить такую гиперболу: редкая птица, писал он, долетит до середины Днепра. А Борису в тот день предстояло вместе со своим помощником - вторым номером пулеметного расчета - переплыть на другой берег при полном вооружении. Досталась им для этого лодчонка, качавшаяся от дуновения ветра, а в ней - станковый пулемет и тяжелые коробки, набитые до краев лентами с нанизанными на них патронами. В руках - доски вместо весел. А рядом - множество свежеcрубленных плотов с кое-как устроившимися на них хмурыми солдатами: батальон форсировал Днепр.
Всем сообщили данные разведки: правый берег очищен от немцев. И верно, тишина стояла такая, будто порывистый ветер сдул противника напрочь. Радоваться бы покою, но солдаты, среди которых было немало многоопытных, не верили ни разведке, ни тишине. Понимали: враг притаился, молчит, пока батальон приближался к наверняка пристреленным целям.
А что у Бориса? "Корабль" 18-летнего капитана, недавнего курсанта пулеметной школы, сносило волной с намеченного курса вниз по реке. И когда тишина все же взорвалась огнем и грохотом, Борис увидел, как каждая мина, каждый снаряд, что и предвидели бывалые, не падает попусту в воду, а ложится строго в цель. Но его лодочка оказалась, словно заколдованная, за пределами прицельного огня. В ту счастливую минуту пулеметчики причалили к берегу ни живые, ни мертвые, но очень перепуганные (Борис признавался мне в этом) поползли, волоча тяжелый груз по крутому берегу вверх с тайной целью застать противника врасплох. А наверху, к великому своему счастью, обнаружили пустой окоп с кучей только что отстрелянных, еще теплых патронных гильз. Противник отступал по всей полосе переправы, даже не заметив, что обороняться было не от кого: из батальона на высокий берег поднялась лишь горстка красноармейцев.
И этот отряд полуживых бойцов сумел даже овладеть деревней Куцеволовкой. Немцы, видимо, спохватились, и завязалась новая битва. Борису и его помощнику досталась удобная позиция в ложбинке посреди огорода. Но вскоре послышался тяжелый лязг гусениц: немецкий танк наползал на наших пулеметчиков, метрах в ста они увидели мощный корпус: значит, заметили нас! Не успел Борис осмыслить случившееся, как из танковой пушки вырвался сноп огня, вслед полетел тяжелый снаряд, по виду - болванка. Она и разнесла в куски пулемет. На глазах исчез, будто растворился и второй номер пулеметного расчета, лежавший справа. Как будто и не было его там... А Бориса осколком то ли разбитого пулемета, то ли шальной пулей ранило в голову.
- Кровь залила глаза, вскочил я во весь рост, - вспоминает Наймарк. - Сколько простоял - не помню, но с чьей-то помощью оказался за коровником и там наткнулся на наших. Наспех перевязали рану, тут какой-то офицер приказывает: "Отведешь пленного в сторону наших окопов", и дает мне ручной пулемет - для охраны. Огромного роста фриц оборачивается ко мне и во всю силу орет: "Нихт фашист, их - чех!" Что еще кричал - не слышал, только тут я увидел, как подоспели немцы и стали выбивать наших с позиций. Подумал: надо поскорее убираться отсюда. На порученного мне немца-чеха направляю пулемет, нажимаю гашетку, кажется, пленного уложил, а тут и меня самого укладывает разорвавшаяся рядом мина. Получаю вторую рану, на этот раз осколок попадает в ягодицу.
Очнулся уже в окопе, сделали новую перевязку на голове, а рану на заднем месте скрываю, стесняюсь показать - обхаживала меня девчонка моего возраста. Открылся я уже другой сестричке только к вечеру, в госпитале на левом берегу. Но туда попал необычным путем - по переправе, которую саперы скрыли от авиации, опустив сантиметров на 30 ниже уровня воды. Так мокрый до нитки выполз на берег - не в здание госпиталя, а в стог соломы. Тут немец стал поддавать жару, начал бомбить переправу. И сознание покинуло меня: еще один осколок пронизал толщу соломы, шинель, ватные брюки и ударил по левой ляжке...
Так завершился первый день боев в длинной череде суток, недель, месяцев, пробежавших над юным фронтовиком. В первых же боевых схватках - три заплаты на теле! А о том, что его уже давно "нет на этом свете", он узнал годы спустя, когда на Урале получал для полка тяжелый танк. Чудом связался с бабушкой по телефону, а у нее среди фронтовых писем хранился треугольник, извещавший: "Борис Маркович Наймарк, верный присяге и воинскому долгу, погиб смертью храбрых..." И опять - в тот злосчастный первый боевой день! Дело сложилось как нельзя проще: к концу суток с третьим ранением попал Борис в госпиталь, а оттуда - в другой полк. Значит, погиб - заключил писарь и накатал ту печальную бумагу.
Дольше века длится бой...
А он продолжал воевать. Как ни прилаживал удобные позиции - за щитком пулемета, за высоким бруствером окопа, доставали его и пуля и осколок. Снайпер, например, продырявил ткани предплечья, а кусок танкового снаряда еще раз зацепил. Однажды лишился речи и на долгое время слуха - от ударившего рядом снаряда.
Чаще других не отпускают его воспоминания о той днепровской переправе, наяву видел, как уходили на дно товарищи.
- Понимаешь, - говорит Борис, - на плоты и в лодки сели, как нам говорили, 600 человек, но продолжили бой на противоположном берегу раз в десять - двенадцать меньше!
Я предложил Борису иную статистику. За год до форсирования Днепра в бой шли двадцатилетние - прямо со школьной скамьи, 1922 года рождения, и среди них - мой родной брат. Из каждых ста ушедших на передовую вернулись домой всего трое! "Нас оставалось только трое..."
А ведь есть счет потерям глобальный - на миллионы павших и пропавших без вести. Мысль об этом будоражит фронтовиков, но обо всем этом, о них, о боях, в которых полегли их товарищи, кто расскажет новым, беспечно здравствующим поколениям?
В нашей отстраненности от жертв войны я убедился только что, пребывая в роли туриста, знакомившегося с некоторыми достопримечательностями Соединенных Штатов Америки. В столице видел яркие, великолепно исполненные мемориалы в честь Корейской войны и Вьетнамской, памятники великой битвы за демократию Север - Юг Америки: на Арлингтонском кладбище выстроились ровные ряды из четверти миллиона крестов! Не проводил опросов, но видел весьма равнодушные лица и приехавших издалека, и местных, в Америке живущих. Театральное зрелище - смену караула - смотрят внимательно, а чтобы кто-то записывал слово гида о потерях в войнах прошлого - не заметил. От этого и ряд "неизвестных войн" никогда, наверное, не кончится.
Кто он - человек, своей жизнью протестующий против "неизвестных войн"? В этом кратком очерке Борис встает как воин. Но он же в прошлом и шахтер, пробивавший подземные пути к угольным пластам, и электромеханик, ремонтировавший трамваи городского транспорта, и крестьянин, выращивавший хлеб. А в детстве - мечтатель, мысленно прокладывавший дороги в дальние страны, для чего не раз убегал с мальчишками-сверстниками из дома. Больше всего думы уносили почему-то в Африку. Только по пути к экватору задержался в Одесском порту и, извлеченный из трюма капитаном, был водворен на прежнее место жительства, в город, где вырос. Стремился в очень жаркие страны, а оказался в умеренных широтах Америки и пустил скупую мужскую слезу при расставании с родным Донбассом.
Теперь он взял старт на многотрудном пути иммиграции. Какой она будет для него, нового американца?
Борис Герценов (Холон, Израиль)
2000 г. | |
|
Всего комментариев: 1 | |
| |