Иосиф Бродский   

После отмены визового режима между Израилем и Украиной к нам многие друзья и родственники запросились в гости, а мы люди гостеприимные и всем рады.  

Жаркий воздух Тель-Авива был действительно раздут до скандала, но все же Дима Антонов за мотылька не принял идущий на посадку над морем американский «Боинг». Тем более, и не «Боинг» это вовсе был. 

Дима профессионал, и он разбирается. Задрал голову, прикрыл глаза от солнца рукой, определил авторитетно: «Аэробус А380 – самый большой самолет в мире. Конечно, после «Антонова-225» – нашей украинской «Мрии». Визуально заходит на полосу!». 

Кстати, а как, интересно, летчик тонко чувствует эти последние метры высоты, что с каждой секундой тают под самолетом? Как удается пилоту плавно и мягко коснуться полосы, ведь самолет весит многие тонны! Какая автоматика при этом работает? На какие приборы нужно смотреть? У израильских пассажиров момент посадки принято отмечать аплодисментами, как в театре, так они отдают дань уважения мастерству летчика. 

«Ни на какие приборы смотреть в общем-то и не нужно и мастерства тут особого нет», — узнаем от Димы. – «Землю видеть надо и чувствовать ее тем местом, на котором сидишь. Если летчик не чувствует землю и свой самолет, то ему нечего делать в профессии. Да посадить самолет, это самое простое, что должен уметь летчик!». 

Припоминаю, когда разбился Гагарин, грешили на прибор гирогоризонт, который показывает положение самолета относительно неба и земли. Следственная комиссия обратилась на завод, где выпускали эти приборы, предполагали, что из-за неисправности гирогоризонта пилот мог перепутать землю с небом. И с завода пришел следующй официальный ответ, по-моему, исчерпывающий: «Хороший летчик задницей должен чувствовать, где у него небо, а где земля». 

«На высоте 60 метров отключаешь автопилот, посадка происходит только в ручном режиме», — рассказывает Дима. 

«Иной раз летишь куда-нибудь, самолет садится мягко-мягко. А бывает, встряхнет прилично. Это почему так?». 

«Если посадка получилась чуть грубоватой – это не страшно, это нормально, самолет на жесткую посадку рассчитан. Притирать не надо. «Крайне удачно сел» — это всего лишь песенный образ. Двигателям задан посадочный режим, газа убираешь, и самолет спокойненько себе проваливается. Машина все сделает сама, ей  главное не мешать. Современный  самолет – это, по сути, большой компьютер с множеством кнопок. Сейчас, это уже не то, как я еще недавно летал по стрелкам, просчитывал в уме скорость, ветер». 

«Один знаменитый летчик сказал: «Героизация летной профессии закончилась тогда, когда на самолетах появились уборные…». 

«Сесть – просто.Не понимаю, как можно, например, при посадке «дать козла». Это когда самолет ударяется, подпрыгивает и снова касается. Малоопытный летчик интенсивно старается в таком случае переместить штурвал от себя, чтобы прижаться к земле. Но от этого самолет снова грубо касается и снова подпрыгивает. И это будет называться уже тогда «про-гре-сси-рую-щий ко-о-о-зел!» И, чтобы допустить такую топорную посадку, чтобы дать прогрессирующего козла или вообще козла простого, надо уж быть ослом, поверь. А всего-то и требуется задержать штурвал, ровно держать рули, и самолет успокоится. Если висит туман и полосу не видно, как это было в Смоленске и в Петрозаводске, садиться нельзя! Конечно, всегда надо стараться сесть в своем аэропорту, у себя дома! Потому что, если уходить на запасной аэродром, километров за триста, это всегда потом головняк и дроч», — растолковывает Дима  по-научному, используя правильную летную проверенную практикой терминологию. Они трудны, термины эти, но их нужно запомнить. 

Я работал в транспортной газете и, помню, написал у нас один коллега, как летчик, взлетая, дал полный газ и отпустил тормоза. Фраза мне показалась удачной, показывающей знание журналистом предмета, но Дима данный способ взлета  забраковал напрочь: «Я тормоза никогда не зажимаю. Потому что, если дать газ и тормоза отпустить, то пассажир сделает головой вот так», — он резко запрокинулся  назад, показывая, как сделает пассажир. 

Теперь я понимаю, откуда еврейское выражение «ломайте себе шею без нас».

Вот вам Бог…  

Дима Антонов – украинский летчик. Родом сам с поселка донецкой шахты «Лидиевка», откуда и моя жена, мы с ним родственники, и он приехал к нам на прошлый Песах в гости. Так сказать, «Самолет летит, колеса стерлися, мы вас не ждали, а вы приперлися…» Шучу. 

С тех пор, как отменили визы с Украиной, только за прошлые весну-лето у меня в гостях побывали моих земляков пятеро! А первым – Дима Антонов, он дорожку накатал. 

«Пригодился» в жизни Дима там же, где и родился, – на родном востоке Украины. И в этом ему можно позавидовать. Ведь хорошо, когда человек не мечется в жизни, как я, например. 

Проживает Дима в Донецке и служит в данный момент пилотом гражданской авиации в днепропетровской компании «Днеправиа». Это мы, русские израильтяне, живем, по Бродскому, не там, где родились. И, что характерно, нередко нас подвигают на переезд в Израиль наши нееврейские жены. А так – все на месте. Хотя, если задуматься над лозунгами недавних социальных палаточных протестов, жизнь наша здесь, в Израиле, в нашей собственной стране, где нет у нас ни своего кола, ни своего двора, где-то в общем и лишена судьбы… А Дима с женой присмотрели себе в Донецке дом с палисадником и вот-вот купят. Счастливые. Нам тут себе дом не купить никогда… 

Гостям мы вручили ключ от своей съемной квартиры и дали инструктаж: вот вам порог, через который вы переступили, а вот вам и Бог – он живет в нашем городе, это вон там – пять остановок автобусом. Щи в котле, каравай на столе. А нам вами заниматься, извините, особо некогда, поскольку в Израиле работают так, как в Украине не работают. 

Приезд гостей – это всегда хороший повод генерально убраться в квартире, освежить побелкой стены, а заодно и выбросить елку, тем более, если Песах на пороге. А то жена пилит: выбрось елку, выбрось елку… У меня и теща такая же была, вечно, как начнет: «Почему в доме гырмыдыр?». 

И надо ж было такому случиться: именно в день приезда гостей, за все 11 лет нашей жизни в Израиле, по закону подлости, не стало в кране воды. Правда, воду быстро дали. Гостей наших удивило и первое обстоятельство, и второе. 

Многое в жизни Димы международно и интернационально: осваивал новые бразильские реактивные пассажирские самолеты «Эмбрайер-145» – тонкие, как иголочка, в Цюрихе и Париже. Бразилия – страна, где много диких обезьян, но и  самолеты там строят хорошие. Не знали? 

Летает Дима, кроме Москвы и Тбилиси, из Донецка, Днепропетровска и Киева еще в Афины, в Вену, Берлин, Гамбург, в Бухарест, Будапешт, Софию, Копенгаген, Стокгольм… «На остров этот, как его… где половина турецкая, а половина греческая, летаю… И еще я был недавно в Астрахани!». А в Израиль он прилетел на этот раз пассажиром. 

Про Израиль Дима сказал: «Крепкая страна!». Про израильскую клубнику сказал: «Сладкая! У нас я килограмм клубники еще и засыпаю килограммом сахара». Про израильскую жару: «В Донецке жарче. Тут, по крайней мере, экология хорошая, и от жары не сходишь с ума». Про Средиземное море в Тель-Авиве: «Я бы из вашего моря век не вылезал!». 

В такси по дороге из аэропорта он провел пальцем по раме окна – хоть и ветер был, а чисто! Видел, на шоссе, один водитель другому подрезал. Остановились, поговорили дружелюбно, культурно, не ругались. Словом, Диме у нас сразу понравилось. 

Но… Краток был и быстро пролетел десятидневный отпуск летчика. Мы пригласили приезжать к нам опять. Дима с Леной пообещали. Мы поняли, что из приличия, конечно.   

Небо, девушка, самолет  

«Самые лучшие мальчики – летчики. А самые лучшие девочки – для самых лучших мальчиков». Так говорят в Израиле, и мы Диме про это рассказали. Поговорку он оценил. Жене его понравилась только вторая ее половина. 

Одноклассники Димины мне поведали в «Одноклассниках», вернее, поведали одноклассницы его мне в «Одноклассниках», что девочки по нему тайно вздыхали в школе, и вообще это нонсенс, что он женился. Никто такого не ожидал от повесы, и он от себя в первую очередь. Потому что первым делом у него – самолеты. Летал себе, летал, то взлет, то посадка, внизу города, и там светофоры и женщины на асфальте, и друг прожгло обшивочку… 

Рядом, конечно, и стюардессы красивые всегда, но уж больно они гордые. А и то сказать, каждый день они больших олигархов и депутатов видят, Иштояна видят. 

Лена – банковский аудитор, и она нам очень пригодилась на нашем пасхальном Седере во время чтения Агады. По собственной инициативе она взялась скрупулезно подсчитать казни египетские. А Дима пригодился еще больше. 

Дело в том, что мальчика у нас нет в семье, который бы задавал четыре традиционных пасхальных вопроса: «Чем отличается у нас эта ночь…», и все время непонятливую из себя строила девочка. И тут вдруг такая удача. Так мы Диме задолго до Песаха сказали: учи вопросы, будешь задавать! Он почесал свой белобрысый затылок. «Только поскольку ты не еврей, ты не говори: «У нас…», а говори: «У вас», — научили мы его. «Да не перепутай, Чкалов!». 

А что? Чем не мальчик? Хоть и под два метра ростом. Кто скажет, что это девочка, пусть забросает меня в пустыне острыми каменьями. 

Когда подошло время Седера, Дима не оплошал. Для начала кашлянул деловито, и вполне толково задал свои вопросы. 

Мы очень беспокоились, что он выдаст что-нибудь донецко-пацанское,  типа: «Слышьте, ну, а чё у вас тут чисто все не как у людей? Все едят только хлеб, а вы, евреи, еще и мацой давитесь… Вечно вот вам, блин, надо выпендриться!», — и т.д. Но все прозвучало очень чинно и благородно в его вопросах.  

Наша дружная орава   

Как известно, Пасхальная агада называет четырех сыновей, которые олицетворяют четыре типа еврейского характера. Любавичский ребе определил советского еврея пятым сыном, выделив его в отдельный ряд. Есть такое условное понятие в иудаизме – «еврей, воспитанный казаками», под него нередко удачно подпадает по своей ментальности репатриант из бывшего СССР, прилично подзабывший веру отцов, немалый во всем хилонимный пофигист. 

А я бы указал еще и на «шестого сына». Это наши нееврейские родственники и друзья, оставшиеся там. Большинство из них очень переживают за нас, сочувствуют Израилю, следят за успехами нашей страны, близко к сердцу принимают все неудачи вместе с еврейским народом. Они по сути тоже часть нашей большой семьи, оставшейся в стране исхода. 

Вспомним из пасхальной Агады: ведь вслед за уходящими из Египта евреями увязались и многочисленные египтяне, которым близка была еврейская идея, и потому затем им предстояло стать евреями. В Агаде они названы «эрев рав». Не отсюда ли русское слово «орава»? 

Иной раз эти люди за границей делают для Израиля больше, чем целое наше министерство пропаганды.   

Прилетев с работы   

Летчик, он вроде нашего нового репатрианта, потому что сегодня здесь, а завтра там. И как-то встретят в очередном аэропорту? В какой-то мере он как бы в нашей шкуре. Стюардесса в Москве между рейсами в магазин пошла, возвращается, рассказывает: по акценту в ней распознали немосквичку и попеняли ей местные бабы: «Пнаехали тут, млака не купишь!». Знакомо? 

Бывает, рано-рано утром маячит Дима в И-нете, потом смотрю: пропал на несколько часов. Днем снова уже мигает на сайте. «Где был?». «Да в Москву слетал по холодку, утром там хорошо…». «Ну, да: утро красит нежным светом… По утрам часто в Москве бываешь?». «И по вечерам тоже бываю». «А я тебе звонил на мобильный, чего не отвечал?». «В воздухе был. Вот только прилетел с работы». 

Хм… Как звучит возвышенно: был в воздухе! А многие на земле только чадят и воздух портят… Мы, земные люди, с работы приходим, а он прилетает. 

Труд пилотов легкий, сидячий, и их дело простое: в Ленинграде сегодня, а завтра в Ростове. Летчик высоко летает, много денег получает, и еще летчикам ни за что шоколад дают. Я поэтому с детства им завидовал. Дима нам привез, кстати, шоколада из своего пилотского пайка. 

 «Ты не был в шахте, отойди, и ерунды не городи…». 

«В душе был летчик я и ты, но мы пошли, мой друг, с тобой, в забой!». 

 Дима горняцкого роду, но за всех пацанов шахтерского поселка осуществил детскую мечту ребят окрестных дворов и стал летчиком. У мамы два сына. Один очень умный (брат Димы юрист), другой летчик. 

«А знаешь, как, бывает, устаешь?! Особенно, когда погода нелетная, как занудит. Сидим в Москве, мокрый снег идет, очередь на взлет. Самолетов много, диспетчер на разрыв, мечется. Запрашивает у нас по радио: «Какой номер вашей стоянки?». Мой командир отвечает: «Стоянка 45!». «Не понял, не понял, повторите!». «Стоянка наша номер сорок пять – баба ягодка опять! Теперь понятно? Разрешите запускать двигатели?». 

Разбор полетов   

«Слушай, Димыч, как я уже говорил, я ведь не один год проработал в отделе промышленности и транспорта газеты на большом транспортном узле, много бывал в рейсах с машинистами, а вот с летчиками не летал, врать не буду. Взял бы?». «Теперь с этим строго, не 90-е на дворе». 

«Знаю, в 90-е годы стояли ваши пилоты, как конченные, под кассами в аэропортах, колымили, левака зашибали, «зайцов» у себя за спиной в кабинах возили. Брали на борт больше, чем положено, а потом летит ваш брат с перегрузом и гадает – загорится у него двигатель или  нет… Знаю я и про приколы пилотские  всякие. Идет самолет на автопилоте, а летчику скучно. Так он неподвижный штурвал на себя с усилием потянет от нечего делать, и самолет несколько секунд – как по стиральной доске – дрын-дрын-дрын. Стюардесса вбегает в кабину: «У вас все нормально? А то пассажиры заволновались!». 

«Выживали летчики в 90-е, конечно, по-всякому. Но я тебе ответственно могу заявить, что всей той фигней, о которой ты рассказываешь, в нашем конкретно авиаотряде, не страдали, и мне такие позорные факты не известны!». 

Так сказал Дима и опустил глаза в тарелку пасхального Седера… 

Мне еще рассказывали авиаторы, был как-то забавный случай. Прилетел министр обороны Кубы, брат Фиделя Катро Рауль. Зашел в здании аэропорта в туалет, а там мыла не оказалось. Он пожаловался. Начальника тут же – в отставку! А был начальник грузин. И вот он стоит, развел руками и говорит: «Нэ панымаю! Что такого страшного случилось? Взялся за свой! Своими руками!». 

 «Я в тот аэропорт, о котором ты рассказываешь, летал как-то за грузом 200. Не так весело там было тогда. Все приходилось возить». 

«Так ты ко всему привычный? Ничем тебя не удивить? На, тащи тогда, Мимино, Байдуков и Беляков ты наш, домой из магазина коробку еврейской мацы на пасхальный Седер». 

Это была картинка. На Диму все оборачивались. Потому что внешность у него ярко не здешняя. 

Но и он любил израильтян рассматривать. Сядет в автобусе на то сиденье, на которое обычно мало кто любит садиться – лицом к салону. Сидит и «наблюдает  Израиль». 

Товарищ Щаранский, я вам докладываю! 

Политика отмены виз с Украиной и Россией, по-моему, правильная политика. Чем больше к нам люди будут приезжать и видеть нашу жизнь своими собственными глазами, тем лучше будет мнение о нас, и министерство пропаганды может отдыхать. Впрочем, оно и так, кажется, отдыхает… Но бывает и наоборот. Бывает, мы сами себе тут вредим. 

Вслед за Димой приехала летом к нам школьная подруга, кстати, еврейка, подумывающая о репатриации. И ей надолго испортили настроение сразу же, прямо на границе. Ей в нашем аэропорту начали задавать вопросы, один глупее другого. «Почему вы не любите Израиль? Почему вы 10 лет не приезжали в гости, а теперь вдруг решили?». 

Приверженцы легенды о высочайшем профессионализме наших спецслужб скажут, конечно, что бетахонщики израильские всегда знают, что делают. А я уверен, что вопросы глупые в аэропорту, это желание покуражиться от безделья и больше ничего. В последнее время многие жалуются. 

Руководитель «Сохнута», уважаемый Натан Щаранский, дорогой наш земляк-дончанин, выпускник 17-й школы города Донецка! Если мы так боремся за положительный имидж страны и за новую алию, постарайтесь повлиять как-то, чтобы людям на границе не портили настроение. Передайте, пожалуйста, нашу просьбу также и министру туризма, и министру пропаганды, пусть сделают что-то. 

Не люблю, когда плохо говорят об Израиле, но и когда его чересчур захваливают, тоже чувствую себя неловко, потому что дуристики у нас хватает. 

А вообще-то… 

Кровное   

…А вообще-то, чтобы ни несла досужая молва о евреях, даже, допустим и все про ту же набившую оскомину пасхальную кровь христианских младенцев, настоящее впечатление о нас никогда и ничем не испортишь. Положительный имидж еврея, он в глубине сознания народов земли. И вот, какой показательный случай на этот счет произошел однажды со мной в городе Артемовске Донецкой области, куда я приехал как-то раз на местный завод шампанских вин, чтобы сделать репортаж о вине, некошерном, правда. 

Приехал я туда по ошибке в воскресенье, забыв по израильской своей ментальности, что это у нас в Израиле воскресенье – первый рабочий день недели. На заводе меня, естественно, по случаю выходного, не приняли, и я поехал в местный краеведческий музей, не пропадать же дню! Но и музей был закрыт. 

Впрочем, его охранник оказался человеком очень милым и согласился провести для меня персональную экскурсию при закрытых дверях, только затребовал тройную плату! 

Скрупулезно пересчитав сребреники, тот, кому поручено было музей стеречь, взял плоскогубцы, полез в щиток и отключил провода сигнализации. 

Экскурсия наша эксклюзивная проходила очень даже мило, поэтапно и поэтажно, но, я вдруг заметил, что, чем дальше удаляемся мы от входа, тем более серьезным и менее разговорчивым становится мой самодеятельный экскурсовод. 

Он даже помрачнел. Как говорил Райкин: «С лица переменивши...». 

И я тут начинаю понимать… Он меня боится! Человек понял, какую опасную оплошность все же совершил, потянувшись за своей копейкой. В музее хранятся ценности и немалые. Исторические и материальные. Оружие, ордена, коллекции монет… Мы ушли уже довольно далеко от входа, музейный особняк старый, с толстыми стенами: кричи, никто не услышит. Вот так дадут по башке и ку-ку, и привет! 

В общем, в какой-то момент, когда мы, выражаясь языком Димы-летчика, поднимались по этажам все выше, и выше, и выше, экскурсовод мой совсем помрачнел, побледнел и замолчал. 

И тут взгляд мой упал на такой неожиданный экспонат, как листовка первых лет революции, написанная на еврейском языке и призывавшая артемовских евреев передавать здания синагог для нужд советской власти. 

Воодушевившись, я начал читать родные буквы. И надо было видеть, что случилось в тот момент с моим музейным визави. К нему тут же вернулась радость жизни! В одну секунду! Как от вылеченного зуба! 

Он повеселел и приободрился. И все только лишь потому, что открылось, что тот человек, с которым он с такой опаской бродит по пустым и гулким музейным залам – еврей. А еврей не может обидеть в принципе, по определению. По крайней мере, физическим действием. По крайней мере, сохранность тела всегда будет гарантирована. По крайней мере, многие люди так еще считают. 

Вот так!   

Сын за отца   

В философских мыслях, навеянных неожиданным событием, поехал я тогда из музея по улице Артемовска и как-то незаметно выехал из города на трассу Харьков-Ростов, где пост ГАИ. 

Там, прямо за будочкой, в леске – небольшой памятник: вертолетный хвостовой винт на камне и имена, первым из которых имя пилота – Антонова Анатолия, отца Димы. 

Он патрулировал трассу и уже заходил на посадку, когда вдруг выключился двигатель. 

На редукторе есть предохранительная муфта, она должна сломаться, если самопроизвольно увеличились обороты, чтоб мотор не пошел вразнос. Муфту срезало, как положено, но при этом почему-то выключился и второй двигатель. Никто не знает, почему. И Дима с высоты своего сегодняшнего пилотского опыта ответа на этот загадочный вопрос тоже не видит. 

Если бы это было на взлете, Толик, может быть, как-то еще сумел бы сесть на авторотации, но это случилось при посадке… 

Остались на память в семье пилотская сумка вся в керосине и остановившиеся наручные часы… 

Я был на похоронах и помню эту окаменевшую бледную напряженную руку, которая, казалось, все еще сжимает рычаг. Помню Димку, совсем маленького, вряд ли до конца понимавшего, что произошло… 

Я спросил, тогда он решил стать летчиком? Он все время отшучивается. Но, если серьезно, он хорошо знает, что черная полоса в жизни может встать взлетной. 

Иду на грозу   

От разных ударов судьбы бывают прояснения. Опытный пилот Дмитрий Антонов – и молнией в полете битый, прямо по рукам, хотя чужого не брал и чужих жен не трогал, как сам шутит. 

А шутит он все время. Лишь однажды он стал серьезным, когда я спросил у него, за сколько времени донецкий летчик может осилить бутылку. Не в воздухе, конечно, а на земле, дождливым вечером, когда пилотам, скажем прямо, делать нечего, и не один, а с верным экипажем. Димка задумался и ответил технически, по-пилотски, ответил по-еврейски вопросом на вопрос: «Ноль пять или ноль семь?». И я понял, что он опять шутит. 

Донбасс никто не ставил на колени, и никому поставить не дано! 

…Подумашь, лазерной указкой по глазам! Маменькины сынки какие-то теперь стали, а не летчики. Бликов и зайчиков боятся. Вот тысячами электровольт да по рукам – вот это да! 

Попадание молнии в самолет – явление не такое уж и редкое. В Донецке был случай, когда шаровая молния прошлась по салону и разворотила у Ан-24 хвост. На это обратили внимание только после посадки: «А вы свой киль вообще-то видели?». 

Как-то молния ударила на взлете в самолет израильского президента Переса. По самолетам бьет, бывает. Диму же ударило персонально и лично! А это еще надо заслужить у небес! Или очень сильно выпросить… 

Он летел вторым пилотом, справа. А «наше дело – правое»: не мешать левым! 

Одной рукой держался за рычаг выпуска и уборки закрылков (плохо звучит – «уборка», отдает мытьем полов, ранит душу репатрианта, но уж, как называется, так называется). Даже стюардесса из салона видела вспышку в кабине, такой удар был мощный! 

Стал ли Дима после этого другим человеком? Нет, остался прежним, все таким же улыбчивым и веселым. А это очень важно в жизни – всегда оставаться самим собой. И провидцем от прикосновения огненного перста тоже не сделался. Как и любой другой человек, он не знает, что ждет впереди. Но к любым неожиданностям готов. Потому что профессия у него такая, что себе он не принадлежит, прежде всего, он отвечает за множество жизней. 

Вот поэтому и отрабатывает различные нештатные ситуации, повышает свое летное мастерство на тренажерах в Цюрихе и Париже, куда наезжает в командировки. В Украине таких тренажеров, к сожалению, пока нет. 

Его там очень хвалили инструкторы. Говорили, что и без достаточного знания языка он всегда великолепно понимал смоделированную нештатную ситуацию и всегда умел из нее выйти и посадить самолет. Вот, что значит мастерство и опыт! 

Интересно, в наши «Эль-Аль» или «Аркию» берут на работу иностранных летчиков по контракту?  

Показал взглядом, куда лететь надо   

Дима с Леной много поездили по Израилю и набрались впечатлений, им повезло даже увидеть чисто израильский «аттракцион», как саперы расстреливают забытую каким-то ротозеем сумку с помидорами. 

Кое-что оставили себе и на следующий раз, чтоб не все впечатления одним махом. От выбора предложенных экскурсий они немного растерялись, и Дима сказал: «Я весь такой на измене…». 

А летчику «на измене» быть никак нельзя, летчик должен быть человеком решительным. Потому что, допустим, разбегается самолет, помощник подсказывает пилоту скорость, а в точке принятия решения пилот вдруг возьмет, да и заявит: «Ой, я весь такой на измене, весь внезапный такой и еще не решил, взлетаем или нет…». 

Когда пройдена точка принятия решения, командир обязан взлетать, даже если у него горит мотор. В воздухе потушим. Но тормозить уже нельзя. Как говорится, не тормози, лучше сникерсни! 

Пилотирует машину всегда кто-то один, другому пилоту положено в полном смысле слова сидеть, сложа руки, и ножки убрать под кресло. Поэтому такая ситуация, чтобы один разгонял, а другой тормозил, как в Ярославле, странная ситуация, такого не бывает. 

«Дим, ты ведь летал на Як-42 и вторым, и командиром, скажи, правда, там педали такие, что с них нога может соскользнуть?». «Не знаю, у меня никогда ничего не соскальзывало». 

Интересно было спросить у Димы про тот обесточенный ТУ-154, ну, помните, когда у российского самолета вдруг погасли все приборы и летчика Новоселова наградили потом звездой героя России. «А ты, Дима, сумел бы посадить обесточенный самолет?». «Днем – да. Ночью – не знаю», – просто и качественно ответил он. 

Если вдуматься, с чего мы взяли, что самолет был обесточенный? Если он слушался штурвала, слушался рулей, значит, не был обесточенный. А не работали приборы, так при посадке они, как мы уже выяснили, особо и не нужны, когда землю видно визуально. 

В той ситуации с российской тушкой больший герой, по-моему, мужик, который несколько лет подряд берег, расчищал на всякий случай старую заброшенную посадочную полосу, вот она и пригодилась. Ведь если бы самолету не было, куда сесть, он бы не сел, хоть обесточенный, хоть полный энергии. Хоть летчик герой, а хоть недотепа. Вот и все. 

Говорят: экипаж не растерялся! А как бы он и с чего бы это вдруг растерялся? Кто бы ему позволил растеряться? Они же летчики, а не красные девицы. И их несколько, летчиков в экипаже. Целый «консилиум». И что, вот так бы они вдруг все сразу растерялись и закричали: «Ой!»? 

В летной практике Димы Антонова был случай, он летел вторым пилотом, и командир сказал вдруг: «Ой, что это?». Дима, молча, ничего не говоря командиру, выправил ситуацию, была она простейшая. Первому ничего не сказал, но про себя подумал: «Н-да…».   

Или, вот еще говорят: штурман не туда вывел. На современных самолетах если штурман кое-где еще и летает, то, скорее всего, «мешком». Кроме него, есть еще два-три дядьки, которые в летном училище тоже учились, которые тоже, наверное, знают, куда они летят, не наобум же Лазаря. 

Сесть, это несложно, как мы выяснили, главное – было бы куда садиться. 

Те российские летчики, на «обесточенном» самолете, они сделали то самое простое, что должны были сделать. Прославленный летчик-испытатель Георгий Мосолов говорил, что не должен человек идти на свою работу, как на подвиг. Это касается абсолютно всех, людей любой профессии, не только летчиков. Вот, расхвалили капитана «Арабеллы» Лизалина, чуть ли не героем назвали, а за что, если так разобраться? За то, что он выполнил свою работу? 

Мы в ответе за тех, кого пригласили   

…Они уехали, и стало в доме как-то пустовато и грустно. 

Прощаясь, Дима с Леной говорили, что им очень понравилось в Израиле, и они обязательно посетят нас еще. Мы, конечно, поняли, что говорят они это просто так, из вежливости. Тем более, Диму опять ждал тренажер «где-нибудь в Париже», а жена за мужем, как нитка за иголкой. В особенности, если дело касается Парижа, поскольку там, как поется в песне «сидеть в самолете и думать о пилоте», недалеко уже Прованс… 

Снова переписка в «Одноклассниках»: «Привет, Дима! Как дела в Донецке, как погодка?». «Сильный боковой ветер». 

То взлет, то посадка… Принятие решения на скорости V1, подъем передней стойки и отрыв на скорости VR. Рутина, словом. 

Но вот неожиданное письмо: «Здравствуйте, наша еврейская семья! Готовьтесь, мы к вам на Пасху опять приедем погреться на солнышке. Так надоела уже зима!». «Опять на Седер-Песах?». «А что это такое?». «Ну, как же! Это где ты задавал четыре вопроса, забыл разве?». «Не знаю, как это называется… ну, в общем, мы хотим опять на этот прикольненький обедик с мацой. Ждите!». 

Значит, и вправду понравилось им. Значит, пусть наезжают из своей зимы в наше лето. Ведь, если немного перефразировать на наш израильский лад еще одного летчика – Экзюпери, то разве мы не в ответе за тех, кому однажды показали Израиль, помогли открыть его для себя?!   

«Поднялся в небо я зимой, а возвратился летом. Когда я прилетел домой, то рассказал об этом. «Вы верите, что я летал? Что я парил над морем?..», — И папа тихо мне сказал: «Я верю. Мы не спорим...».   

Михаил Каганович, г. Иерусалим

"Киев еврейский