Интернет- это большая сокровищница. При желании можно найти все, что угодно.
Последний мой "улов"- сайт "Воспоминания". 
Материалам предшествует фраза Гейне: "Прошлое- родина души человека". На этом сайте помещены мемуары наших соотечественников, ныне живущих в Германии. Среди них оказалось несколько рассказов бывших дончан. Сегодня я публикую воспоминания Бенциона Биренберга. 

Биренберг Бенцион  родился в г. Бердичев Житомирской области в 1927 году. Окончил Донецкий индустриальный институт в 1956 г. По специальности горный инженер. Работал в Донецком научно-исследовательском Угольном институте старшим научным сотрудником, заведующим лабораторией (1956-1975). С 1975 года - заведующий сектором Проблем управления народным хозяйством региона института экономики промышленности АН Украины. Доктор экономических наук, профессор, действительный член Академии экономических наук Украины (1995).

Автор 250 опубликованных научных трудов, в т.ч. шести монографий.

С 2000 г. проживает в Германии. Написал воспоминания о своём военном детстве в книгу памяти «Дети войны», с которыми выступал на вечере, посвященном дню Победы в клубе «Парус» в 2009 г.

Предлагаемый читателям рассказ впервые опубликован в №3 альманаха "Надежда и память" еврейской общины   г.Мёнхенгладбах в 2010 г.

Трое старших детей успели окончить гимназию. По этому еврейскому краю прокатывались волны то белых, то красных, петлюровцев и прочих бандитов, которые грабили и убивали евреев. Один за другим шли погромы. В 1920 году дед был убит бандитами. Бабушка Гитл, спасаясь, переехала с детьми в Бердичев и сумела их всех вырастить.  В 1926 году мои мать и отец поженились, и вскоре родился я. В это смутное время мой отец не смог получить образования и профессии, поэтому и определенной работы он не имел. За годы гражданской войны город опустел. Евреи уезжали в поисках работы в другие места, и мой отец  уехал искать счастья в Юзовку, тогда «край света». Я, мама и бабушка остались в Бердичеве. Из этого времени помню только, что у нас была большая комната, зимой на полу лежал лёд, по которому я  катался.

Папа в Юзовке встретил хороших земляков, которые помогли ему с обустройством  и с работой. Он стал выпекать и продавать булки.

В 1930 году он забрал нас троих к себе в Юзовку, тогда уже Сталино. Это был не город, а скорее большая деревня.  В центре было более или менее цивилизованно, а дальше - беспредел. Достаточно большое еврейское население жило внутри этой области.  Это не значит, что здесь не было представителей других национальностей. Были армяне, греки, поляки  и,  конечно, русские и украинцы. Но главное - здесь был, в основном, цивилизованный народ.

Мы поселились на 11-й Линии. Здесь и прошло всё моё детство. По углам двора были четыре примитивных домика, в которых жили четыре семьи из рода Большинских. Воды, канализации, электричества, радио в домах не было. Туалет – на  улице. Мужчины занимались извозом, женщины вели хозяйство. Во дворе всегда были 2-3 лошади, 2-3 коровы, 2-3 свиньи. Я с раннего детства привык к животным, к кормам: сено, овес, ячмень. Я сеял в консервной банке овёс, и на подоконнике у меня был свой огород.

Наши  хозяева, – муж, жена и четверо детей, – спали  в большой комнате. Нам сдали спальню-каморку с маленьким окном на задний грязный двор, с земляным полом. Здесь спали родители и я на раскладушке. Бабушка спала на сундуке в кухоньке. Во дворе было 10 детей примерно одного возраста, и жизнь наша проходила,  в основном,  во дворе. Комнаты были аккуратно убраны, и туда входили только на ночь.

Во дворе был большой погреб и большая плита, которыми все пользовались. Все были одинаково бедны и жили очень дружно. Покупка простенького набора - поднос, графин и четыре стакана - становилась предметом обсуждения всех женщин. Конечно, случались и ссоры, но мои родители были всегда примиряющим звеном, этаким элементом стабилизации. В первые годы здесь я очень болел, и мама часто тащила меня на руках в центральную больницу на Стандарте, до которой было не менее трёх километров.

Помню, в 1932 г. провели во всех квартирах электричество. Проводка, естественно, была наружная и только для освещения, розетки даже не ставили, о каких-либо электрических приборах и мыслей не было. Патроны были металлические со встроенными выключателями. Весь этот год моими игрушками были патроны, ролики, провода. Я их разбирал, собирал, делал свою игрушечную проводку. Потом у меня уже были настоящие игрушки: кубики с картинками, металлоконструкторы. Они со временем становились все сложнее. Когда мне было шесть лет, решили меня учить грамоте. Учил меня Меер Большинский. Ему было тогда 11 лет. Поскольку учебников у нас не было, мы учились по книжкам «Сказки А. С. Пушкина»  и «Ребята и зверята» В. Бианки. Как только я научился читать, старшие ребята Меер Большинский и Абрам Задов отвели и записали меня в детскую библиотеку.

Первые пару лет папа покупал на базаре разное барахло. Дома бабушка, опытная портниха, приводила его в товарный вид, и оно вновь шло на базар. С этого и жили. Но на жизнь этого не хватало. Кстати, бабушка обшивала весь двор, причем бесплатно. Папа съездил на неделю в Киев и немного подучился у дяди Нуци, первоклассного портного, привез от него кучу выкроек. Началась «эра» брюк галифе. Папа сам сидел за машиной, потом относил на базар готовый товар. Позже появились продавцы, забиравшие товар из дому. Вся семья работала, и я тоже - постоянно вырезал выкройки галифе. Но вскоре НЭП приказал долго жить, начались гонения, и папа ушел сначала на швейную фабрику, а потом – в  систему Горпромторга, где проработал всю жизнь.

Взрослые во дворе разговаривали между собой на идиш, а с детьми только по- русски, так как было опасно. В городе существовала какая-то еврейская жизнь.  Была синагога и еврейская школа, но вскоре городские власти и ту, и другую закрыли, а раввина отправили в ссылку. Шла поголовная атеизация.

Но, несмотря на это, на праздники арендовали частное помещение и организовывали богослужения. На кладбище был участок для захоронения умерших евреев. Был один дед, который организовывал похороны по еврейским обычаям. Он читал над могилой молитву. Была в городе почти легендарная женщина «Макаревичка», которая организовывала еврейские благотворительные акции. Был в городе еврейский резник. Он работал в небольшом помещении на девятой Линии. В стену были вмонтированы крючья, под ними размещалась канавка для стока крови. Резник подвешивал птицу за ножки, ощипывал горло, шептал молитву и быстро бритвой перерезал его, давая крови стечь. Одно время там были женщины, которые ощипывали перья. Однажды я нашел на мусорнике несколько обгоревших еврейских книг. Следовательно, кто-то их читал, но это не приветствовалось и не афишировалось.

Вскоре у Абрама Задова появился патефон и, естественно, во дворе все время звучала музыка. Тогда я узнал и полюбил Изабеллу Юрьеву, Вадима Козина и других, модных тогда певцов. Примерно в это время у Рахмила Большинского квартировал бродячий цыганский ансамбль. Однажды они решили дать для двора бесплатный концерт прямо в квартире. Неизгладимое впечатление от этого я запомнил навсегда. На седьмой Линии, где сейчас цветочный павильон, был трехэтажный особняк, в котором помещался клуб работников советской торговли. В его зрительном зале иногда ставили спектакли гастролирующие еврейские труппы. Там я слушал на еврейском языке «Король Лир» и ряд спектаклей старой еврейской классики: «Гершеле Острополер», «Мойше» и др.

В моем детстве большая роль в воспитании детей отдавалась бабушке. Мы ходили часто с ней гулять в Городской сад, единственный тогда зеленый оазис. Он находился в районе сегодняшнего Южного автовокзала. Она мне рассказывала много историй «из древности». Позднее я понял, что это из Библии. Мы ходили смотреть детское кино. Кинотеатр был расположен на второй Линии, примерно там, где сейчас городской архив. Преимущественно шли тогда военные фильмы: «Федька», «Семь барьеров» и т.п. Перед фильмом обычно был концерт. В фойе лежали для общего пользования различные игры.

Каждое лето все мамы нашего двора собирали своих детей и везли их на «историческую родину» - в еврейские деревни в Запорожской области, где у них было много родственников. Там они буквально напичкивали их  маслом, сметаной, яйцами, мёдом  соревнуясь, кто наберет больше веса. Мы же часто ездили в Киев, где жили две мамины старшие сестры и младший брат. В Киеве жили, в основном, у тёти Блюмы. У неё были две дочки Маня и Сара, и мы ежедневно бегали гулять на Владимирскую горку. Оттуда ехали в Житомир, где жила младшая сестра Белла. Здесь всегда было много детей, и мы бегали купаться на реку Тетерев.

В сентябре 1934 г. мне было неполных восемь лет, и поэтому меня в школу не приняли. Но в 1935 г. меня приняли сразу во второй класс. Хорошо помню свою первую учительницу Клавдию Федоровну Кедреновскую. С четвертого класса пошли специальные предметы. Русский язык и литературу вела Евдокия Исааковна Когельман, совсем молоденькая,  а географию – Федор  Емельянович Бутт, лет сорока, потом они поженились. Завучем  был Карп Иванович Бароян, в 1950 г. он мне подписал аттестат зрелости. Историю древнего мира преподавала Мирра Григорьевна. Учебника ещё не было, и она нам диктовала конспекты. После войны я многих встречал.

В школе я понял, что такое неравенство. Была у нас группа детей из, как сейчас говорят, хорошо обеспеченных семей. Они были лучше одеты и держались особняком. Была группа детей из семей ГПУ. Эти мальчики были одеты в полувоенную форму, у них были свои закрытые клубы, спортобщества, катки. Характерным является следующий случай. Однажды зимой прибежали во двор мальчишки с криками: «В школе ёлка!». Что это такое, никто не знал, но побежали в школу. Там в актовом зале стояла большая нарядная ёлка, и дети (избранные) пели, танцевали, веселились! Мы, прибежавшие, были чужими на этом празднике. Нас никто не приглашал, никаких объявлений не было. В те годы праздник «Ёлки» считался религиозным предрассудком и не поощрялся. Но привилегированные мамы устроили для своих детей неофициальный праздник. Правда, учителя не делали различий между детьми.

В это время у меня завязалась крепкая дружба с Дусей Большинской из нашего двора, она училась в параллельном классе. Мы гуляли по городу, ходили в кино. Примерно тогда мне купили велосипед. Бабушка очень возражала, считала это излишней роскошью. Следом и Дусе купили велосипед, и мы уже совершали длительные прогулки. Во дворе нам прочили любовь с продолжением, но после войны мы встретились прохладно.

В 1933г. у нас уже появилось радиовещание. Большие черные репродукторы висели на стене, и день начинался со сводок выполнения планов добычи угля: «Сталинуголь...», «Петровскуголь...», «Рутченковуголь...», и т.д. Появились сводки о войне в Абиссинии, затем в Испании. Потом пошли Польша, Финляндия, Халхин-Гол. Наш сосед Коля Ханович вернулся без ноги. Везде появились лозунги: «Фашизм-это война, фашизм - это голод, фашизм - это смерть». Потом началась эпопея челюскинцев. Стало сложно с продуктами. Я занимал очередь в семь утра и в невероятной толчее выстаивал до 12 часов, чтобы получить полкило масла.

Тогда же попала к нам в дом книга «Таинственный остров» Жюля Верна. И вот, каждый вечер вся наша семья садилась вокруг стола, и отец читал книгу вслух.

Где-то с 1938 года я начал искать себе внешкольные занятия. С большим трудом устроился в полузакрытую гимнастическую секцию общества «Динамо». Однако, несмотря на все старания, это у меня не пошло.

На пересечении первой Линии и Гастрономовского проспекта в красивом двухэтажном особняке был Дом Пионеров. С этим домом у меня многое связано. Там можно было свободно записаться в любой из множества кружков. Я начал с изостудии. Однако быстро понял, что это не мое. Затем я был в стрелковом кружке, в фотокружке. Наконец  я попал в оркестр народных инструментов. Слуха у меня абсолютно нет, но музыку я тогда полюбил на всю жизнь. Руководил оркестром  Эфрос, исключительно добрый и терпеливый человек. В основном  мы играли на домрах, были и балалайки. Я играл на альт-домре, а дома репетировал на мандолине. Я уже неплохо разбирался в нотах, на пальцах у меня образовались профессиональные мозольки. Мы репетировали раз в неделю и часто с успехом выступали в районах. Наш коронный номер «Антракт» из оперы «Кармен» звучит у меня и сейчас в ушах.

22 июня 1941 года мы с мамой вышли из Центрального универмага, где делали покупки для поездки в Киев. Здесь из громкоговорителя мы услышали выступление Молотова. Началась война. К октябрю стало ясно, что нужно уезжать. На улицах перед многими дворами возникали базары. Люди продавали свои вещи, чтобы собрать деньги на дорогу. Среди остающихся нашлось достаточно много злорадствующих.

Золотое детство кончилось, наступили суровые дни юности.

 Биренберг Бенцион 

                                                                                                         2009  г.